Иезуит - Алекс Кейн Страница 21

Сказав это, я отошел от клетки и повернулся к Доротее.

— Я готов идти к графине.

Она повела меня по коридору. Когда мы дошли до кованой двери, я сказал:

— Будьте здесь, голубушка, никуда не уходите. И заклинаю вас именем Господа — не подходите к клетке, где заперт этот грешный юноша.

Дорка с удивлением кивнула, а я решительно толкнул дверь в покои графини.

И оказался в одной из самых красивых комнат, которые мне доводилось видеть. Стены, украшенные гобеленами, были искусно задрапированы темно-красным бархатом. Прекрасная резная мебель поражала своим изяществом. Стрельчатые окна были украшены ярким витражами со сценами из Священного Писания. Кованая люстра в виде колеса с двумя десятками свечей свисала с потолка на длинной железной цепи.

Эржебет сидела в кресле и смотрела в окно. Неподвижная, словно статуя, и такая прекрасная, что я невольно залюбовался ею. На ней было красное шелковое платье с кружевным воротником, а черные, как смоль, волосы прикрывал затейливый головной убор.

Клянусь, Джон, было мгновение, когда я дрогнул. Да и какой мужчина не дрогнул бы перед такой красотой? Пришлось напомнить себе об Агнешке и других убитых девушках, чтобы вернуть душе прежнюю суровость.

Я тихонько кашлянул, и графиня наконец обратила на меня внимание. Она подняла глаза, в них блестели слезы.

— Вас что-то тревожит, дочь моя?

— Присаживайтесь и выслушайте меня, отец мой, ибо я грешна, — еле слышно промолвила Эржебет и начала свой жуткий рассказ: — Беда в том, что с самого детства мне внушали, что главное мое достояние — это кровь. Я всегда помнила, что принадлежу к знатнейшему, древнейшему роду, что я аристократка до кончиков ногтей. Я привыкла гордиться происхождением и знала — что бы ни случилось, я буду выше всех, за исключением разве что короля, да и то весьма условно. Вы не представляете, святой отец, как дорожила я своими корнями.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я слушал ее с некоторой растерянностью: какое отношение ее род имеет к убийствам? Впрочем, она скоро это разъяснила.

— Однажды, когда я только вышла замуж, а было это в пятнадцать лет, я поссорилась на каком-то приеме с одной юной дворянкой. Возможно, я была слишком кичлива и указала ей на свое превосходство, сказав, что я графиня, а она даже не баронесса, на что эта девица ответила: «Конечно, но у меня, по крайней мере, истинно дворянская кровь, и я не бастард». Поначалу я не поняла, о чем она говорит, и тогда она пояснила: оказывается, я была внебрачным ребенком своего отца, и женщина, которую я привыкла считать матерью, таковой на самом деле не являлась. Я была дочерью горничной, но отец забрал меня в свою семью, а его супруга согласилась признать себя моей матерью.

Графиня надолго замолчала, а я сидел, боясь шелохнуться. Я понимал, что она подходит к самому главному.

— Не могу передать, святой отец, — продолжала Эржебет, — каким это оказалось ударом. Я не хотела жить в том положении, в котором находилась. Если б самоубийство не считалось столь страшным грехом, клянусь, я бы покончила с собой. Мое происхождение, мои корни — все было мифом, а кровь моя на поверку оказалась порченой. С этой мыслью я жила много лет и жестоко страдала, пока одна старая ведунья по имени Анна Дарвулиа не подсказала простой способ — чтобы улучшить свою кровь, нужно пить кровь аристократок.

«Вот оно!» — подумал я и весь обратился в слух.

— Вскоре случилось так, что в моем замке заболела одна молодая гостья, сами понимаете — дворянка. Родных у нее не было, состояния тоже, и я понимала: исчезни она с лица земли — искать ее никто не станет. Она все равно бы умерла от болезни — я лишь ускорила ее кончину, ведь не могла же я пить из трупа. Я приказала служанкам сделать надрезы на всех ее крупных сосудах и собрать столько крови, сколько возможно. И выпила всю. Клянусь, святой отец, в ту ночь впервые за много лет я уснула спокойно.

Я содрогнулся — меня едва не затошнило — и с ужасом смотрел на красавицу, которая совершенно спокойно рассказывала столь жуткую историю.

— Когда я пила ее теплую кровь, несколько капель упали мне на руку. И я заметила, что в этом месте кожа стала более мягкой и нежной. К тому времени мне было уже около сорока, потеря молодости и красоты меня очень беспокоила. А тут такое открытие! Я не знала, что делать, то ли пить кровь, чтобы добавить аристократизма, то ли натирать ею кожу, сохраняя молодость. Выручила меня все та же ведунья. Она сказала, что для вечной юности подойдет кровь любой девственницы, даже крестьянки. А вот пить надо именно дворянскую.

Помнится, я закашлялся, чтобы сдержать спазм в горле. Я пребывал в таком шоке, что не мог даже говорить. На мгновение мелькнула мысль — переселиться в ее тело и броситься в окно, чтобы это адское отродье исчезло с лица земли.

Графиня грустно улыбнулась и с сочувствием посмотрела на меня.

— Да-да, я понимаю, что слушать все это ужасно. Но молчать более не могу. После того первого случая я долго искала какую-нибудь обреченную девушку. Пришлось даже открыть больницу, где я могла получать кровь безнадежно больных… Но этого было мало. И если с чистотой крови еще можно было как-то подождать, то уходящая молодость ждать не хотела. Время безжалостно, старела я быстро, и редких примочек из крови девственниц, умиравших в моей больнице, явно не хватало. Поэтому я взяла за правило раз в неделю пускать кровь одной из своих служанок. И они начали разбегаться. Поймите, это никому бы не повредило, но они испугались! Пришлось втайне брать по одной девушке и постепенно выкачивать из нее всю кровь, доводя до смерти.

— И многих вы таким образом погубили? — решился я подать голос.

Она со вздохом ответила:

— Десятки, если не сотни. В основном крестьянок, кровью которых я обтиралась, а иногда даже погружалась в нее. Изредка попадались и дворянки, их кровь я пила.

Я еле дышал, голова кружилась, это было какое-то наваждение, я просто отказывался верить этой истории. Если бы графиня сказала, что она колдунья, вампирша, находится в сговоре с демонами — я бы поверил. Но убивать ради того, чтобы выглядеть моложе?!

Она словно прочла мои мысли и горько усмехнулась.

— Посмотрите на меня, святой отец. Разве можно поверить, что мне пятьдесят? Разве не нежна и не прекрасна моя кожа, разве вы видите на ней хоть одну морщинку?