Под шафрановой луной - Николь Фосселер Страница 21

– Но с тех пор там царит мир, правда? – спросила Ангелина тоном, каким справлялась бы об ассортименте тамошних магазинов и о том, насколько умело слуги в каждом доме справляются со своей работой.

– Сомнительный мир, мисс Ангелина, – отозвался Ральф, задумчиво покачав головой, – с ночными стычками и постоянными нарушениями границы. Области вокруг Пешавара и Равалпинди…

Его прервал робкий стук возле двери. Джейкоб, двоюродный брат экономки Розы, который ухаживал в Блэкхолле за садом и делал всю грубую работу по дому, постучал по дверному косяку и слегка поклонился.

– Простите за беспокойство, мистер Джонатан! Но нам с вашим отцом нужна помощь с елью…

– Конечно, Джейкоб! – Джонатан быстрым движением встал и сделал Ральфу знак, что его помощь не требуется, и тут вдруг Ангелина пронзительно взвизгнула:

– Нельзя ли поосторожнее? Смотри, что ты наделал! – И она принялась лихорадочно вытирать и впитывать салфеткой расползавшееся по платью пятно.

– Прости, сестренка. Я случайно.

Джонатан поднял чашку, которую он опрокинул, вставая, и протянул Ангелине свою салфетку.

– К счастью, у тебя нет недостатка в одежде…

И подмигнул Ральфу. Бросив затем такой же веселый взгляд на Майю, он покинул салон, сложив губы так, будто беспечно насвистывает, хотя это была просто игра, а за ним поспешила и Ангелина – почти в слезах устремившись наверх, чтобы, насколько это будет возможно, сгладить ущерб, нанесенный платью, и переодеться.

Майя прикусила нижнюю губу, пытаясь сдержать смех, и напряженно уставилась в пустую чашку. Но долго не продержалась и подняла глаза. Их с Ральфом взгляды встретились, и оба громко расхохотались.

– Ох, бедная Ангелина! – выдохнула Майя сквозь смех и прикрыла рот ладошкой.

– Боюсь, истинный виновник происшествия – я, – признался Ральф и в ответ на вопросительное выражение лица Майи – та недоуменно наморщила лоб – пояснил: – Ваш брат знал, что мне бы хотелось провести несколько минут с вами наедине.

Кровь прилила к ее щекам, взгляд невольно скользнул в сторону открытой двери. От камина, где они сидели, нельзя было увидеть происходящего в зале, но, судя по доносившимся до них руководящим репликам Марты Гринвуд – «еще капельку… еще чуть-чуть… еще чуть-чуть… нет, опять криво, еще немножко вправо…» – все были сосредоточены на том, чтобы елка стояла безупречно прямо, не отклоняясь ни в ту, ни в другую сторону ни на один градус, и благодаря дотошности Марты у них уйдет на это еще какое-то время.

– Мисс Гринвуд, я…

Майя снова посмотрела на Ральфа. Тот пытался принять подходящую позу, но она ему не удавалась, и он то переминался с ноги на ногу, то облокачивался на каминный карниз, словно ища в нем поддержки, и вертел в руках чашку. Майя, ни секунды не размышляя – поскольку ставила здравый смысл превыше многих нелепых в ее глазах правил приличия, – немного подвинулась на скамеечке. На лице Ральфа мгновенно появилась улыбка. Он тут же присел на освободившийся краешек, но так, чтобы между ними еще оставалось место. Оказавшись рядом, они уже не могли смотреть друг на друга.

– Мисс Майя, – начал Ральф, не спуская глаз с цветочного орнамента на чашке, которую продолжал вертеть в пальцах, грозя разбить, – я понимаю, это может показаться вам неожиданным – мы едва знакомы… Но завтра мне бы не хотелось уезжать, не убедившись, что…

Он на секунду умолк, повернулся к ней корпусом и, твердо глядя в глаза, тихо спросил:

– Могу я надеяться?

Майя смотрела на него сквозь отблески огней – салон был освещен лампами, и из зала сюда проникал свет. Цвета Ральфа были цветами страны, из которой он явился сюда, цветами скал и каменистых перевалов Гиндукуша, цветами песка и пыли иссушенных зноем плоскогорий Пенджаба. Рифленая саржа его униформы, казалось, глубоко впитала запах камней, высохшей земли и жаркого солнца. Ральф Гарретт просто излучал тепло и легкость, и Майе показалось, что рядом с ним невозможно замерзнуть или быть несчастной. Ей стоило больших усилий сдержаться и не упасть к нему в объятья. В тот самый момент, как возле двери салона раздались нарочито громкие шаги и голос Джонатана, она кивнула.

* * *

«Могу я надеяться…» Всего три слова. Но они помогли Майе пережить холодные дни этой зимы, ставшие такими серыми, когда погасли прекрасные огни Рождества и Нового года. В январе с его пышным снежным убранством еще было какое-то очарование, отблеск елочной зелени и сатиновых лент, стеклянных шаров и позолоченных орехов, семейного праздника и пестрой оберточной бумаги. Но февраль принес туманы, моросящие дожди и мелкий град; сырой холод пронизывал до костей и вызывал дрожь при одном взгляде за окно. Майе казалось, она совсем забыла, что есть на земле весенняя зелень и солнечное тепло.

Она сидела на широком подоконнике в своей комнате, подогнув ноги и раскрыв на коленях книгу, но никак не могла сосредоточиться на том, что пыталась читать. Прижавшись виском к оконному стеклу, она смотрела в сад… Скелеты деревьев, вязкая слякоть, грязные остатки снега… Даже островки травы и вечнозеленых растений выглядели безжизненными, какими-то металлическими.

Ни единого дня не провела Майя без мыслей о Ральфе. Ей вспоминались его взгляды во время того их обеда, прогулка по Оксфорду, как они сидели потом в «Боффинзе» и позднее вечером дома в салоне, его близость – такая живительная и приятная, – когда он присел на скамеечку рядом с ней у камина. Не могла она забыть и утра следующего дня, как ком застрял у нее в горле во время завтрака, когда часы на каминной полке безжалостно отсчитывали последние минуты пребывания Ральфа в Блэкхолле, и тепло его ладоней, сжавших ее холодные пальцы в момент прощания. Но едва извозчик, который отвозил Ральфа в сопровождении Джонатана на вокзал, проехал по улице Святого Эгидия, едва закрылась входная дверь, Джеральд вернулся в кабинет к своим бумагам, а Марта с Розой уселись обсудить праздничное меню, как Майе в плечо вцепились тонкие пальчики Ангелины.

– Только не думай, – прошипела она на ухо старшей сестре, – что я уступлю его тебе без боя, змея! Ты строила ему глазки только лишь потому, что я хотела заполучить его! Но он приедет еще, и тебе уже не помогут твои книжные познания и притворные интересы. Ты для него всего лишь приключение, но тебя это приключение сокрушит. Такой джентльмен, как Ральф Гарретт, никогда не возьмет в жены синий чулок вроде тебя!

Рассерженная и глубоко уязвленная, Майя вырвалась и молча убежала из комнаты.

Сидя у окна, Майя глубоко вздохнула и, откинув руку, расправила конец шали – ее Джонатан привез ей из Индии в подарок на Рождество. Она с восторгом провела рукой по мягкой ткани насыщенных коричневых и зеленых тонов, с узорами из завитков и цветущих ветвей с вплетенными в них золотыми нитями. Она отругала Джонатана за беспечное расточительство. Но он отмахнулся со смехом, и теперь каждый раз, когда Майя доставала подарок, ей казалось, что брат нежно обнимает ее. Она еще плотнее закуталась в шаль и нащупала тонкую золотую цепочку – еще один рождественский сюрприз. Цепочка и овальный медальон на ней когда-то принадлежали бабушке Алисе, и Майя должна была получить их только в мае, на двадцать первый свой день рождения. Но по какой-то загадочной причине Джеральд решил преподнести украшение раньше. Он заметно растрогался, когда Майя заплакала от радости, щелчком раскрыв медальон и увидев портреты бабушки и дедушки, написанные в конце прошлого века, когда они были едва ли старше ее, Джонатана или Ральфа.