Начальник Нового года - Наталья Осис Страница 21

– Я, Валя, военный хирург. Оперирую все подряд, без специализации, но если ты хотела про наши операции спросить – то это не то, о чем ты подумала, это военные операции. Или спасательные. Но суть от этого не меняется – в любом случае это означает очень много крови, грязи и страданий.

Главное было сказано, Кира вдруг перестал разглядывать пар над своей чашкой.

– Знаешь, что мне сказала жена?

– У тебя есть жена? – поразилась Тина. Но ее опять никто не слушал.

– Она мне сказала, что я не человек больше. И я сегодня понял, откуда она это взяла. Действительно, не могла же она это придумать. Это из Стругацких, из «Пикника…», там было про Зону: радиации нет, вообще никаких мутагенных факторов нет, а люди мутируют. Это похоже на самом деле. И совсем уж странно, что это сказала моя жена, то есть что она сказала нечто близкое к истине.

– Жена! – не смогла сдержаться потрясенная Тина. Фиг бы она поехала в деревню, если бы знала про жену.

– А! Жена – да. Есть у меня жена, работает в WWF, но защищает почему-то не тигров в тайге, а кошечек в питомниках, городские парки и свободу слова. Ей обязательно надо кого-то спасать. Оказалось, что мне тоже. Только я всегда думал, что спасать надо конкретно: взять человека, у которого вместо ноги фарш, и спасти его. А потом еще одного, и еще. И так дальше – до тех пор, пока не будет больше нужна твоя помощь. Понимаешь?

Тина кивнула. Она действительно понимала.

– Только видишь, какой получается фокус. Работая по локоть в крови, мы, наверное, меняемся и сами не замечаем как. Людям становится с нами страшно. Вот тебе было страшновато садиться со мной в машину. Тебе! Со мной! В твою машину! Так что какой-то мутирующий фактор есть.

Тине стало неловко, а Кира сидел напротив и смотрел на нее с надеждой. Она не знала, кто прав и кто виноват, и даже не собиралась начинать об этом думать. Но Кирку надо было утешить. Обязательно. Наконец она догадалась:

– Кто у тебя был самый важный человек в детстве?

– Дед, – не раздумывая, сказал Кирилл.

– А дед войну прошел, правда?

– Да. Он у меня единственный дед. Другие мужчины в нашей семье с войны не вернулись.

– Кир, вот твой дед прошел войну, видел и кровь, и грязь, и страдание, как ты говоришь. Но это же не значит, что он перестал был человеком.

– Может, он тоже сомневался? – задумчиво сказал Кирилл.

– И ты сомневаешься! И это хорошо! Я читала, что критика, то есть критическое отношение к собственным действиям, – это есть главный критерий психического здоровья.

– Валь, а ты психолог? – очнулся Кирилл. – Извини, что-то я тебя не спросил раньше.

– Нет, я исповедник! – мрачно пошутила Тина. И не удержалась от вздоха. Зря она сюда ехала. И ведь теперь не уедешь.

За окном валил снег. Снеговая туча накрыла землю, и теперь казалось, что всё на земле медленно поднимается вверх – навстречу небу.

– Придется тебе здесь со мной пережидать снегопад, – сказал Кирка. – Не боишься – со мной? Или – хочешь, я буду за тобой ухаживать?

К сожалению, Кира шутил. Или к счастью.

– Лучше не надо! – засмеялась Тина.

– Тогда давай теперь я тебя буду слушать, – предложил Кирилл.

– Ох, это долгая история… – испугалась Тина, которой давно ничего такого не предлагали.

– Времени у нас много. – Кирилл кивнул на окно, за которым шел снег.

Тина кивнула, устроилась поудобнее и начала рассказывать.

Густой снег валом валил на землю. В этом снегу Макс шел, держа Катю за руку, и был уверен, что ступает по облакам. Иногда сквозь снег проступало здание или дерево – и тут же пропадало из вида. В очертаниях вереницы сугробов смутно угадывались горбатые спины машин. То тут, то там неожиданно вырастал целый лес елочных базаров, и укутанные продавцы, нахохлившись, неподвижно сидели под своими елками.

Каждые пять минут Макс останавливал Катю, притягивал к себе и целовал в тугие холодные щеки. Тогда снег начинал идти быстрее. Катя запрокидывала голову и смеялась. Макс крепко держал ее и сдувал с ее ресниц снежинки.

Редко-редко мимо них проходил заснеженный пешеход, но каждый раз он был как будто из другой сказки и шел мимо, не замечая Макса и Кати.

Они шли целую вечность по старым улицам и переулкам. Одни Макс не помнил, другие – не узнавал. И вообще, если бы у него вдруг спросили, что это вокруг него, где он находится и в каком времени все это происходит, то он не сумел бы ответить, поскольку в глубине души был уверен, что чудесная Катя знает тайну волшебной дверцы, ведущей в другой мир, где все по-другому. И сейчас они были с Катей в необыкновенном городе, где не гудят машины, не мигают рекламы, не толкаются прохожие, не шумит Садовое… Может, здесь и Садового нет – Макс нисколько не удивился бы, если бы в Катином мире его и вправду не было.

Прямо перед ними вырос огромный дом, они зашли внутрь и долго топали, сбивая снег, по просторной и светлой лестнице. Катя вертела Максом как хотела, отряхивая его куртку сзади и спереди. Белые пальчики Кати проворно побежали вверх по теплому дереву перил, и Макс потопал следом.

Видимо, он очень громко топал, потому что на одной из площадок высунулась из двери старушка с белыми как пух волосами, спросила: «Катенька?» – и больше ничего не спросила. А Катенька только засмеялась и сказала: «Это со мной, Анна Афанасьевна! Это Макс». Макс просто раздулся от гордости, но все-таки пожалел, что у него не было каких-нибудь катиных сумок – показать этой Анне Афанасьевне, что он при деле: сумки несет.

Катя толкнула высокую коричневую дверь, а потом втолкнула внутрь Макса, который как раз сообразил, что можно не останавливаться, чтобы поцеловать Катю, а просто поднимать ее и держать на весу, целуя куда попало. Когда она начинала брыкаться, он счастливо хохотал. Опускал ее на землю, чтобы она сделала два-три шага, и потом все начиналось сначала.

– А тут что? – спросил Макс, оказавшись в старой-престарой квартире. В прихожей Макса поразил старинный диван с резной деревянной спинкой и увесистый черный телефон на специальном столике. Больше в сумраке прихожей ничего не было видно. Из-за приоткрытой двери сочился слабый белый свет.

– Тут я, – сказала Катя, – живу.

– Одна? – уточнил Макс. А то мало ли что?

– Одна, – ответила Катя. – Раньше с бабушкой, а теперь одна.

– Мне уж-жасно жалко, что я не могу по всей форме представиться твоей бабушке, – искренне сказал Макс и угадал. Катя подошла к нему близко-близко (Макс перестал дышать), крепко взяла его двумя руками за виски и поцеловала так, что у Макса зашлось сердце. Прозрачный белый мир, сотканный из невесомого снега, куда-то делся, под ногами у Макса разверзлась земля, и его сердце стало падать туда, вниз, и он – вслед за ним. Он то летел в глубоком колодце, то пробирался в темной кроличьей норе, то летел по наклонному туннелю, то снова падал в бездонный колодец. А когда он наконец приземлился на кучу сухих листьев (нет, все-таки на постель, кажется), то от всего этого долгого, как жизнь, путешествия у него осталась одна только фраза: «У меня очень смешные трусы, поэтому закрой глаза и не смотри, как я их снимаю». Макс прокрутил эту фразу в голове два или три раза, пока до него дошел смысл (интересно, я послушался или нет?), а потом он расхохотался.