Мой спаситель - Глиннис Кемпбелл Страница 21

— Я никого не видел, простолюдин.

Дункан не собирался верить этому жеманному иностранцу на слово. Он рванулся мимо мужчины и откинул полог палатки. Снаружи собралась небольшая толпа торговцев, любопытство которых оказалось сильнее желания выспаться. Он пробирался сквозь переговаривающихся зевак, осматривая землю в поисках пропавшего испанца — его плаща, берета, шерстяного одеяла. Ничего.

Как могли три взрослых человека раствориться в воздухе? Здесь что-то не так. И Дункан не собирался оставлять Лине без защиты, пока не докопается до сути происходящего. Он отвернулся от зевак и приготовился сообщить ей новости.

Но сцена, представшая его глазам сквозь откинутый полог палатки, оставила у него во рту горький привкус, слова застряли у него в горле. Сильная, настойчивая, смелая Лине де Монфор плакала, как маленькая девочка. Слезы ручьем текли по щекам, несмотря на те усилия, которые она прилагала, чтобы сдержать их, а плечи вздрагивали.

Иностранец протянул к ней руки, словно рыбак, цепляющий рыбу садком, и медленно привлек к себе. Она уткнулась лицом в складки его плаща.

— Успокойтесь, миледи, — зашептал он. — Он ушел. — Потом негодяй поднял руку, затянутую в перчатку, и провел своими паучьими пальцами по ее золотым локонам. Локонам, которые принадлежали Дункану.

Кровь застучала у него в висках.

— Ш-ш, — негромко продолжал увещевать мужчина, гладя ее по голове. — Он больше не потревожит вас, миледи. Даю вам слово джентльмена.

Дункан сгорал от желания броситься к ним хотя бы ради того, чтобы продемонстрировать, что мужчина уж слишком поторопился с обещаниями. Если этот плут был джентльменом, то Дункан был готов съесть свой берет. Но в это мгновение Лине подняла на незнакомца страдальческие глаза, затуманенные слезами. Она взглянула на него с тем доверием и надеждой, которых добивался Дункан, но так и не получил.

И тут он пришел в ярость. Это его руки должны были обнимать. Это он должен был говорить ей слова утешения. Это ему пришлось спать всю ночь на холодной жесткой земле возле ее палатки. Это он рисковал жизнью против трех вооруженных грабителей. И пусть даже им каким-то чудом удалось ускользнуть, это в его глаза она должна была сейчас смотреть с таким обожанием.

Будь проклята эта девчонка! У нее не было сердца. Он не дал Эль Галло опозорить ее перед всеми прямо на пристани. Он спас ткань этой женщины, ее лошадь и жалкую повозку на дороге. Во имя всех святых! Ради нее он рисковал собственной жизнью. И вот один взмах бархатного рукава, один блеск серебряного медальона — и она так уцепилась в этого своего странного незнакомца, словно само солнце вращалось вокруг него.

Ладно, пусть она не верит, что нуждается в его защите. Очень хорошо. Он отказывается от своего предложения. Его ожидали более важные дела. Целые деревеньки вассалов его отца столкнулись с более серьезными проблемами, чем она. И уж они с благодарностью примут его помощь.

Стиснув зубы и упрямо выпятив челюсть, Дункан решительно зашагал с той надменностью, надеяться на которую ему позволяло его благородное происхождение. Он шел вдоль расступившихся любопытных зевак, пялившихся на него, подальше от палаточного ряда торговцев шерстью, к дороге, ведущей в замок.

Тайны ночи рассеяло восходящее солнце, озарив знакомые луга и холмы, принадлежавшие де Ваэрам. Направляясь домой, он старался выбросить из головы мысли о Лине. Вместо этого он думал о своих людях — арендаторах небольших клочков земли в Шотландии, простолюдинах, которые спали в лесу, не имея другой крыши над головой, обо всех своих слугах, купцах и нищих, которые когда-нибудь будут зависеть от него.

Но все, мимо чего он проходил, напоминало Дункану о Лине. Рожь, блестевшая вдали под солнцем, была такого же цвета, как и ее волосы. Блестящая зелень живых изгородей, разделявших поля, в точности совпадала по цвету с ее глазами. В лепестках дикой розы, карабкавшейся по валуну, угадывался нежный изгиб ее губ.

Где-то там осталась вздорная торговка с волосами, сверкавшими янтарем, и огромными изумрудными глазами, которая искала утешения в объятиях воина благородного происхождения. Скорее всего, она начисто позабыла о назойливом цыгане.

Если бы он мог с такой же легкостью отмахнуться от нее. В конце концов, он даже попытался убедить себя в том, что днем с ней ничего не случится и вообще его это больше не касается. Она даже не была его вассалом, а значит, не попадала под его защиту.

Он провел загрубевшей рукой по волосам. Не было смысла рассуждать о том, что первые лучи восходящего солнца идеально напоминали цвет ее волос. Совсем никакого смысла.

Он медленно шагал вверх по склону. Еще один день обещал быть невероятно длинным.

Лине ужаснулась: еще ни разу со дня смерти отца она не представала на людях полураздетой. Вот сейчас она стоит, поливая слезами рукав бархатного камзола какого-то несчастного джентльмена, а мысли ее в этот момент только о том, что этот чертов цыган предал ее.

Она ему доверяла. И, хотя ее разум и весь жизненный опыт свидетельствовали об обратном, она поверила ему. Посмотрев правде в глаза, следовало признать, что еще никогда ей не спалось так хорошо в ее собственном поместье в Авендоне, как этой ночью, когда она ощущала рядом присутствие цыгана.

Как он посмел обмануть ее?

Ей так был нужен совет отца. Она не допускала даже мысли о том, чтобы поговорить о своих проблемах с простым крестьянином.

— Ну вот, — успокаивающе проворковал благородный рыцарь. — Вам уже лучше, не так ли?

Внезапно до нее дошла вся нелепость ситуации. Шмыгнув носом, она освободилась из его объятий.

— Намного лучше, милорд. Благодарю вас, — она попыталась улыбнуться.

Незнакомец взглянул на рукав, который она только что орошала слезами. И хотя он сразу же ободряюще пожал руку Лине, на его лице промелькнуло выражение недовольства.

— Ах, простите меня, — сказала она. — Немного воды… — Она поспешила к тазику с водой, стоявшему на шатком столике, смочила льняное полотенце и принялась оттирать пятно на рукаве с величайшей поспешностью. — Вода устранит почти всю соль, и повредить ткани она не должна. Разумеется, когда пятно высохнет, вам захочется выстирать камзол…

Неожиданно он схватил ее за запястья, как паук попавшую в его паутину муху, и, развернув ее руку ладонью кверху, поцеловал ее.

— Миледи, — выдохнул он, и его губы вдруг скользнули по ее руке чуть выше. — Я бы счел за честь носить ваши слезы на рукаве своей одежды в качестве оружия и украшения.

Она одарила его робкой улыбкой. Какое это было облегчение — обмениваться любезностями с представителем своего класса, кому были знакомы не понаслышке принципы рыцарства и воспитанности и кто не будет выворачивать ее слова наизнанку или утверждать, что он является кем-то, кем не может быть на самом деле. Она смахнула рукой последнюю слезинку и глубоко вздохнула.

— Кроме того, — добавил знатный господин, — у меня есть еще несколько таких же костюмов.