Муж, любовник, незнакомец - Сьюзен Форстер Страница 21

Клод прекрасно понимал ее, ведь через его руки прошло очень много подобных пациентов. Он был известен тем, что брался за практически безнадежных больных, от которых отказывались другие врачи, и процент удачных исходов лечения был у него весьма высок, поскольку Клод выходил далеко за рамки общепринятых методов. В них, разумеется, не было ничего противоречащего этике, просто, когда это было необходимо, он умел принимать близко к сердцу проблемы больного, быть терпеливым и трудиться круглые сутки.

Большинство его пациентов получили психические травмы в детстве; практически все они были лишены заботы, необходимой для нормального развития ребенка. Возместить отсутствие родительской ласки могли лишь бескорыстная любовь и признание. Они нуждались в них гораздо больше, чем получали за время сеансов, так называемого психотерапевтического часа — пятьдесят две минуты в неделю.

В конце курса Клод традиционно награждал своих пациентов медалью святого Иуды, ибо именно он является покровителем «потерянных душ». Независимо от вероисповедания все пациенты прекрасно понимали символический смысл этой награды.

Софи тоже поняла. И теперь, выздоровев, покинула его, как делали, в конце концов, все. Такова и была цель лечения, и хотя Клод всегда чувствовал болезненный укол в сердце, когда птички вылетали из гнезда, чувство утраты неизменно компенсировалось врачебной гордостью и благодарностью тех, кому он помог. Кроме случая с Софи. Этот случай был для него невыносимо мучителен. Он изо всех сил старался отпустить ее, как она в свое время с его помощью отпустила Джея, но по иронии судьбы оказалось, что он спас ее от Джея Бэбкока только для того, чтобы ему же и вернуть.

С трудом уняв дрожь в пальцах, Клод поднял шприц к глазам и посмотрел на начерченную на цилиндрике шкалу, чтобы убедиться, что дозировка сыворотки верна. У него не было иного выбора, кроме как исчезнуть навсегда из жизни Софи, пожелав ей всего доброго. Это единственное, что он мог сделать. Но этот жест стоил ему гораздо дороже, чем можно себе представить. И никто никогда об этом не узнает.

Слава Богу, есть люди, которым он нужен, например Мэри.

Когда Клод подошел к пациентке, она вымученно улыбнулась, но он ощутил, какие ледяные у нее руки.

— Мэри, я вас пугаю? — спросил он. — Очень важно, чтобы вы не боялись меня, доверяли мне, только так мы сможем благополучно пройти через то, что нам предстоит.

Девушка вздохнула, и он понял, что она настроилась на нужный лад. Теперь он станет для нее опорой, поводырем и мостком в новую жизнь. Она прилепится к нему, как утопающий к своему спасителю, а ему понадобится много сил, чтобы они оба смогли выплыть на берег. Может быть, ему это было нужно не меньше, чем ей.

— Отлично, — сказал Клод, — отлично, Мэри. Считайте меня своим телохранителем. Я могу спасти вас, только вы должны позволить мне сделать это.

Она вздрогнула от укола. Клод никак не мог унять дрожь и невольно причинил ей боль. Но наркотик заставит ее забыть обо всех болях. На время он чудесным образом освободит ее от нервозности и внесет покой в ее мысли, о чем она так мечтает. А еще он мгновенными вспышками осветит тайны, которые се психика прячет даже от нее самой.

Клод уже собирался приступить к вопросам, но тут запищал телефонный зуммер. Поначалу он решил не обращать на него внимания, но многие его пациенты страдали депрессией, а сумерки — время, когда их состояние обычно ухудшалось. Ему случалось спасать жизни благодаря тому, что он никогда не игнорировал телефонных звонков.

Пульт дистанционного управления лежал у него в кармане. Клод достал его, высветил на табло номер абонента и мгновенно узнал его. Первой реакцией был шок. Его собственный номер, когда он работал в исследовательской лаборатории Бэбкоков в Ла Джолле, отличался от этого всего лишь одной цифрой. Удивительно, зачем Эл Мартин звонит ему сейчас?

Но уже в следующий момент, глядя на мерцающие цифры и вслушиваясь в тихое пиканье аппарата, он все понял. Понял внезапно. Все было разумно, но, несмотря на это, ледяной гнев сжал ему сердце. Шок сменился горькой уверенностью. Существовала лишь одна причина, по которой шеф программы научных исследований фирмы Бэбкок мог звонить ему сейчас, — Джей Бэбкок.

Ацетиленовая горелка бесстыдно выплюнула столб бело-голубого пламени, готового заварить следующий шов. Сварка всегда представлялась Джею удивительно чувственным занятием, но сегодня от хриплого шипения горелки его бросало в дрожь. Шесть тысяч градусов по Фаренгейту — это пламя может соперничать с температурой на поверхности солнца и точно так же расплавлять все химические элементы. Звук, издаваемый горелкой, был жадным, пожирающим, разрушительным.

Как пламя, полыхавшее внутри самого Джея.

Джей рывком снял защитную маску, отбросил ее в сторону и услышал, как она со стуком упала на деревянный рабочий стол, стоявший в нескольких футах от него. Поворот клапана — и пламя захлебнулось. «Как просто!» — подумал Джей. В механическом приспособлении всегда можно отрегулировать высоту и температуру пламени по собственному усмотрению, чтобы в случае необходимости спасти то, что иначе оказалось бы спаленным дотла. Ах, если бы вот так же можно было решать и человеческие проблемы! Но у человека нет предохранительных клапанов.

Джип Софи был высоко поднят на кронштейнах, его предстояло собрать заново. Джей велел отбуксировать его сюда, в гараж Большого дома, и при первом взгляде на искалеченную ось подумал, что Софи сама напоминает такую вот безобидную маленькую деталь, от которой зависит надежность самого высокопроходимого автомобиля. Но внешность бывает обманчива. Ему ли этого не знать!

Передернув плечами, Джей сбросил с себя и защитный фартук. В заднем кармане джинсов у него лежала фотография Софи. Он обнаружил ее в своем бумажнике, очнувшись в швейцарской клинике, и, хотя узнал Софи, не мог вспомнить, когда и где был сделан снимок. Обтрепавшиеся края и пожелтевшие сгибы подсказывали, что он носил ее с собой несколько лет, даже в тюрьме. Но, если верить Элу и врачам клиники, большую часть воспоминаний о пребывании в тюрьме его память блокировала. Господи Иисусе, да он бы с удовольствием вообще забыл обо всем, что касалось того периода, если бы в голове существовал соответствующий клапан. Джей выудил снимок из кармана и, положив на стол, склонился над ним. А Софи изменилась. Девочка на фотографии была почти подростком. Замкнутая и робкая, она напоминала юную заколдованную принцессу в ожидании прекрасного принца, который появится вдруг и разглядит за внешней неуклюжестью ее внутреннюю красоту. Тут и слепой разглядел бы, — подумал Джей. — Она светится даже в темноте».

Воспоминание о другом, более позднем образе, всплывшем в памяти, вызвало ироническую улыбку и отрезвило его. Женщина в запыленных босоножках, стоявшая в зале, возле «Стейнвея», похоже, разочаровалась в принцах. Она казалась абсолютно самостоятельным и исполненным собственного достоинства человеком: скромна, но решительна. Если та девочка-подросток еще и жила в ней, то пряталась глубоко внутри.