А и Б сидели на трубе... - Алика Смехова Страница 21

Можно не сомневаться, что окружению Бориса такие перемены в поведении шефа не нравились. Раньше совместные вечеринки с ним были уникальной возможностью быстро решать свои дела. И вскоре те, кто жил за счет его хорошего настроения, кто организовывал его досуг и определял, с кем и когда ему стоит расслабиться, поняли, что из-за Арины могут нарушиться годами складывавшиеся привычки и ритуалы. Сказать, что ее невзлюбили, – ничего не сказать. Эта «певичка», пришелица из другого мира, другой культурной среды, противостояла интересам большой «сыгранной» команды. И Борис вдруг начал приносить с работы неприятную информацию, которая касалась Арины, ее поведения, взглядов и слов.

Вначале она не понимала, откуда что берется. Она помнила рассказ про отлученную «вице-мисс», которую «разоблачила» служба безопасности, раз и навсегда сделала для себя выводы и никогда по телефону не комментировала поступки Бориса и не говорила о его окружении – тем более что Борисом она восхищалась, а его окружение совсем не занимало ее мысли, она его приняла как данность, и потом, место, которое она заняла, было до нее свободным. Разве не так?

Иногда Борис приходил не один, продолжая дома рабочие встречи и обсуждения. Алеша, который за время американских каникул привык к его дружескому вниманию, очень остро переживал его отсутствие, и никакие объяснения, которые придумывала в оправдание Борису Арина, им не принимались. Семилетнего ребенка, правда, утешала большая детская площадка рядом с домом. Однажды Арина не удержалась и спросила Бориса, зачем здесь эта площадка, если в доме, по его словам, никогда не было детей, и он в ответ что-то буркнул про племянников, которые часто сюда приходят и любят возиться в песке. Действительно, в песочнице Алеша как-то нашел забытые игрушки, но Арина, поняв, что Борис по каким-то причинам не хочет на эту тему говорить, больше вопросов не задавала.

Она уже поняла, что Бориса нервируют ее выезды из дома, даже на занятия с Татьяной и в театр, поэтому с Полиной встречалась урывками, и официально это были визиты к стилисту. Арина приезжала к Никитским воротам, а Полина звонила и спрашивала:

– Ты сейчас где?

– В «Аиде», на Никитской. Перезвони через полчаса, не могу говорить.

– Знаешь, я как раз буду мимо проезжать, можно встретиться.

Через полчаса Полина поджидала Арину в расположенном неподалеку французском кафе. Или, если Арина задерживалась в салоне, приходила прямо туда, на Малую Никитскую. В соседнем доме жили Аринины родители, и в их семье принято было подшучивать над Арининой приверженностью к имени Аида. Полина была единственным человеком, кто мог сочувственно выслушивать сейчас ее покаянные монологи.

– Понимаешь, я не могу просто вычеркнуть из своей жизни Толика. Он был моим мужем около восьми лет, у нас сын, и это я виновата в том, что мы расстались. Я нанесла ему душевную травму и не могу забыть об этом ни на минуту!

– И не надо, не забывай. Только вспоминай еще при этом, что в твоем лице он потерял кормильца и что еще немного, и он бы вообще перестал выходить из дома, а тебе всю жизнь пришлось бы тянуть его на себе! Ты вернула человека к жизни, понимаешь?

– Но он был честен со мной, он…

– С чего ты взяла? Это он тебе сказал? А как же его внезапные отъезды?..

Дальше Арина продолжать не хотела: слушая Полину, она вдруг явственно ощущала, как у нее под ногами колеблется почва. Все, что было совсем недавно незыблемым пришло в движение, и она теряла равновесие. Оказалось, что прошлое может служить опорой в жизни – если только его не ворошить.

В своем новом доме она иногда просыпалась среди ночи и никак не могла поверить, что все это происходит с ней наяву. «Не может такого быть, что это я, и что я здесь! – думала Арина. – Разве так бывает, чтобы жизнь изменилась так внезапно и резко! Чтобы такой удивительный мужчина, умный, красивый, свободный, у которого дома по всему миру, стал моим мужем и сам предложил мне родить ему ребенка!» В детстве, засыпая, она любила мечтать, представлять себе свою будущую жизнь, а теперь ловила себя на мысли, что мечтать стало не о чем, что самые невероятные фантазии оказались исполнимыми, и это пугало Арину; ей становилось страшно, и она долго лежала без сна.

На их кровати было два одеяла, и однажды утром Борис, протягивая ей карточку, сказал:

– Вот, безлимитная, купи, пожалуйста, нам новые подушки и одно одеяло. И вообще – покупай все, что хочешь. Абсолютно все.

Арина купила то, что он просил, а еще – дорогое постельное белье, и когда сказала ему об этом, внимательно следила за его реакцией, опасаясь, что большие траты вызовут его недовольство, но он только посмеялся над ее страхами. Возможно, Борис ожидал, что, получив безлимитную карточку, она станет пропадать в магазинах, но у Арины, напротив, на какое-то время вообще пропало желание делать покупки.

Она скучала по своей собаке, но понимала, что Толику, который оставался пока в ее доме, будет плохо одному, и не хотела забирать у него этого живого свидетеля их прошлой жизни. Алеша жил на два дома, то уезжая к папе, то возвращаясь к ней. Арина была уверена, что Толик ничего плохого никому не сделал и не сделает, но, наученная Гитой и неприятным разговором с Борисом, по-прежнему не брала трубку, когда он звонил. Видя, как она вздрагивает при каждом звонке мобильного, как всматривается в номер звонящего, Борис пытался ее успокоить и задавал вопросы, которые Арину пугали:

– Хочешь, я подарю тебе город? Или куплю Алеше школу, в которой он сейчас учится? Хочешь театр? Назови, какой, я куплю!

Все это звучало так странно, и иногда Арине казалось, что один из них сходит с ума.

По утрам он нежно целовал ее, собираясь на работу, а вечером, встречаясь, неизменно спрашивал:

– Ну, как наш животик? Там уже кто-то есть?

Вопрос Бориса всякий раз смущал ее. Она хорошо помнила давешний разговор с Гитой, после которого остался неприятный осадок: ей показалось, что это был сигнал для нее, дружеское предупреждение.

Еще Борис любил лечь на диван у телевизора, усадив Арину в ногах, и разговаривать. Он говорил, что о таком мирном семейном счастье мечтал всю жизнь. В комнате стоял белый ямаховский рояль, на нем можно было запрограммировать музыку, и клавиши играли сами, как у Михалкова в «Неоконченной пьесе для механического пианино», фильме, который Арина очень любила. Включали музыку, и она разносилась по всему дому, садились у открытого огня или ложились на брошенные на пол шкуры и разговаривали: об опере, интерес к которой пробудился у него из-за Арины, о его рабочих планах и тайном желании идти в большую политику.

Женщина не должна вмешиваться в мужские дела, но она – вмешивалась, потому что политики очень боялась. Ей чудилась в этом какая-то угроза, и она говорила о своих ощущениях Борису. Он объяснял: сейчас без политики нет и бизнеса, его туда тянут, а он создан для большой игры. Арина волновалась, умоляла не ввязываться, признавалась, что боится за него, что ей мерещится, будто его могут использовать в темную и обмануть, но Борис заверял, что эти страхи напрасны, и он знает, как всех перехитрить.