Чайная на Малберри-стрит - Шэрон Оуэнс Страница 21

Клэр не знала, что случится, когда они поднимутся наверх по маленькой лестнице и включат свет. Может быть, он поцелует ее? В те времена мужчины не считали, что приглашение зайти в гости на первом свидании автоматически означает предложение переспать. (Старые добрые времена. Вернутся ли они когда-нибудь?) Она предложила сделать кофе. Они стояли посреди гостиной. Казалось, воздух вокруг был заряжен предчувствием. От волнения она еле дышала. Он отметил, что квартирка убрана со вкусом, похвалил художественную фантазию Клэр и сказал, что ему очень хочется чая.

Они немного поговорили, в основном о поп-музыке и других невинных вещах. Когда Клэр встала с маленького дивана, чтобы поджарить тосты на стареньком, пятидесятых годов гриле, он пошел за ней на кухню. Она думала, что парень, у которого столько сестер, вряд ли приучен к работе по дому, но он поспешил разуверить ее.

Он присматривал за хлебом, пока она обшаривала шкафы в поисках сухого молока. Когда тосты были намазаны маслом, она заметила, что он поджарил их только с одной стороны, так что с другой хлеб оставался мягким. Раньше она никогда не готовила тосты таким способом; попробовала — и ей понравилось, с тех пор она всегда поджаривала хлеб только с одной стороны.

Он посмотрел на ее губы так, будто хотел ее поцеловать, но не поцеловал, и Клэр почувствовала, как слабость разливается по ее телу. Она рассуждала про себя: он, должно быть, испытывает к ней какие-то чувства, иначе не стал бы провожать ее до дому. Она слишком дорожила этими минутами неясной близости, и ей вовсе не хотелось портить их неловкой попыткой прильнуть к нему. Они немного послушали музыку, сидя на маленьком диване и угощаясь тостами. Оба не проронили ни слова. Клэр очень хотелось дотронуться до его лица и поцеловать, но она словно оцепенела. В четыре утра она поняла, что ему пора уходить, но ей стало не по себе оттого, что он пойдет один по пустым улицам. Он казался таким ранимым в своем легком пальто, а глядя на его худое лицо, нельзя было удержаться от жалости.

— Останься со мной, — неожиданно попросила она, прежде чем сама испугалась собственной смелости. — Я хочу сказать, побудь со мной еще немного.

— С удовольствием, — ответил он нежно.

Они пошли в спальню. И тихо сели на кровать.

— Я только сниму ботинки, если ты не против. — Потребовалось несколько минут, чтобы расшнуровать их: на каждом было по двенадцать пряжек. — Иди сюда, — сказал он. — Здесь холодно. — Он протянул руку, и она села рядом.

Они лежали поверх покрывала, он посмотрел ей в глаза, и в ту секунду она почти поверила, что без ума от него. В кармане брюк у него лежало несколько кассет. На стуле рядом с кроватью стоял маленький магнитофон. Он выбрал кассету, которая особенно нравилась Клэр, вставил ее в магнитофон, нажал кнопку «повтор», а потом накрыл их обоих пледом. В комнате было страшно холодно. С каждым выдохом вырывалось облачко пара.

— Можно поцеловать тебя? — спросил он.

В следующее мгновение она почувствовала прикосновение его горячих, сильных губ. Он осыпал ее долгими, нежными поцелуями. Сказочными. Клэр раньше никогда не была близка с мужчиной и понятия не имела, что делать. Она раздумывала, стоит ли сказать об этом Питеру, но, казалось, он обо всем уже догадался и ни к чему ее не подталкивал.

Они свернулись калачиком под покрывалом и долго целовались. Он обнял ее и сказал, что любит. Она не приняла его слова всерьез. Позже он приготовил еще чая на маленькой кухоньке и вернулся в спальню, осторожно неся поднос с наполненными до краев чашками. Они сидели на кровати, пили чай, слушали музыку, и Клэр мысленно радовалась, что в буфете нашлось сухое молоко. Потом начался ливень, они выключили магнитофон, легли и, прильнув друг к дружке, слушали, как барабанят в окно капли дождя. Свет уличного фонаря проникал в комнату и разукрашивал их лица причудливыми узорами. Он вновь повторил, что любит ее. Потом дождь перестал, и они ненадолго уснули.

В семь утра он сказал, что будет любить ее вечно, и на этот раз она ему поверила. Лежа в объятиях друг друга, они снова погрузились в сон и проснулись только после обеда.

Никогда после ей не доводилось испытывать чувств, хоть сколько-нибудь сравнимых с исступленным восторгом и радостной близостью той ночи. Как будто они были одни на планете. И больше никого. И ничто не имело значения. Потом она старалась не тревожить приятные воспоминания, бережно хранимые в тайниках ее памяти. Но стоило ей захотеть, и его образ оживал — такой четкий, как будто она видела его только вчера, как будто вчера было все то, что случилось в ту ночь, когда она, повинуясь внезапному порыву, решила отправиться на дискотеку.

Они вышли из квартиры только днем, в четыре часа, и заглянули в чайную «У Малдуна» подкрепиться. Питер написал свой адрес и телефон на вкладыше кассеты, которую они слушали, отдал ее Клэр и торжественно попросил ее стать его девушкой. Она согласилась. Положила кассету в маленькую, украшенную бисером сумочку и пообещала позвонить на следующий день. На автобусной остановке он нежно поцеловал ее и помахал на прощание рукой, когда автобус, который должен был отвезти ее домой к родителям на весь уик-энд, тронулся.

Пока голубой ольстерский автобус кружил по улицам города, направляясь в Сентфидд, Клэр лежала, откинувшись на спинку кресла и блаженно закрыв глаза. Счастье переполняло ее настолько, что хотелось поделиться с водителем автобуса, рассказать ему, что она встретила человека, за которого выйдет замуж и которого будет любить до конца жизни. Вдруг ей пришла в голову мысль, что надо было пригласить Питера поехать с ней вместе, познакомить его с родителями. Уже сейчас она начала скучать по нему, сердце сжалось от щемящей тоски. Она боялась, что, пока они разлучены, с ним может что-нибудь случиться: вдруг он попадет под машину или поранится…

Кирпич влетел в автобус через боковое стекло, словно бомба. С диким грохотом. Бабах! И тут же звон армированного стекла, разлетевшегося на тысячи мелких осколков. В одно мгновение весь пол автобуса оказался усыпан ими, сверкающими на свету, как гигантские крупинки сахара. Клэр подумала, как красиво, а потом поняла, что плачет.

Волосы у неё сделались влажными. На щеке кровь. Она поняла, что получила удар в висок, голова закружилась. Водитель затормозил, но, заметив, что к автобусу бегут несколько воинственно настроенных подростков, снова завел двигатель. Кажется, все происходило очень медленно и спокойно.

— Не останавливайся, приятель! — прокричал пожилой пассажир. — Они разнесут автобус!

Остальные пассажиры сидели тихо. Все привыкли к неожиданным вспышкам насилия. И знали, что им позволят выйти из автобуса, прежде чем подожгут его и перегородят им дорогу. Даже в том, что на языке полиции называлось «нарушение общественного порядка», был свой установленный порядок. Клэр вся дрожала. Потом, почувствовав первый приступ боли, она подняла руку и приложила ее к глубокой ране над правым ухом. К ней подошли две женщины: одна поддерживала Клэр, другая прикладывала платок к ране.

Сквозь выбитую оконную раму женщины кричали на малолетних хулиганов: