Выдумщица - Андреа Семпл Страница 21

Но вот я стою и психую, цепенею от страха, стараясь не обращать внимания на булавку, впившуюся мне в ногу.

Боковым зрением я вижу костлявую фигуру Лорейн, движущуюся в нашем направлении.

Черт!

Надо что-то придумать.

Что-нибудь.

Ну хоть что-нибудь.

Я наклоняюсь вправо и оказываюсь за большой колонной. Меня не видно.

— Что с тобой? — спрашивает меня Хоуп. Уголки губ у нее ползут вниз, выражая участливое изумление.

Я с силой тяну ее за руки, подтаскивая к себе и вытягивая из поля зрения всевидящего ока Лорейн:

— Да… да… прости. Это все мое колено. Иногда оно вдруг… начинает страшно болеть. Я его повредила, когда играла в бадминтон. Надо сходить к врачу.

Сестра смотрит на меня так, будто я самый забавный номер программы. Но мне до этого нет дела. Все, что меня сейчас волнует, это моя тайна.

Ничего не подозревающая Лорейн шагает мимо нас своей дерганой походкой и направляется к эскалатору. Я с облегчением вздыхаю, потом одариваю Хоуп невинной улыбкой, стараясь отвлечь ее внимание. Говорю, показывая на книги и ди-ви-ди, разложенные для автографов:

— Ну что же, мне, наверное, лучше оставить тебя.

— Ну что ты, — отвечает она. — Останься. Мне бы очень хотелось, чтобы ты осталась со мной.

— Не могу. Не могу остаться… потому что… потому что мне надо идти… надо покормить… собаку, — замечательно. Я не только выдумала себе работу и занятия бадминтоном, среди моих выдумок оказалась и собака.

— Собаку?

— Да, — говорю я. — На самом деле это собака моей лучшей подруги. Подруга уехала на месяц в отпуск, и собака у меня.

— Она оставила собаку на месяц?

Господи, она что, из Королевского общества защиты животных?

— М-м-м, да. Дело в том, что, если я не вернусь и не покормлю его, ну, ты же понимаешь, он… умрет.

— Умрет?

— Да, умрет. У этого пса гипергликемия. Он должен есть что-нибудь с высоким содержанием углеводов примерно каждые шесть часов, а иначе… фьють — и его нет. Умрет. Нет, в самом деле, мне лучше пойти…

— Фей-и-ит, — голос Паоло заставляет мое сердце замереть. Нет, правда, секунд пять проходит прежде, чем оно начинает биться снова.

— Паоло, — вскрикиваю я, оборачиваясь, чтобы поприветствовать своего как бы давно потерянного и вновь обретенного испанского друга. Паоло смотрит мне на то место, где полагается висеть карточке с моим именем, и, прежде чем он успевает вступить в разговор своим тягуче-скрипящим испанским сапогом, я ему подмигиваю и говорю:

— Не видела тебя целую вечность. Что, черт возьми, ты здесь делаешь?

Совершенно сбитый с толку, он смотрит на меня и затем отвечает таким тоном, как будто говорит: «Что за игру ты ведешь? «:

— Я здесь р-р-работаю.

Хоуп смотрит на меня вытаращив глаза. И я понимаю, что все еще продолжаю подмигивать.

— Черт подери эти идиотские контактные линзы, — говорю я и надавливаю пальцами на глаза. — Честно, мне не надо было отказываться от очков.

— Ладно, — обращается Паоло к Хоуп. — Нам пор-р-ра.

По его подобострастному тону я понимаю, что он предлагает ей пойти к столу надписывать книги. И в самом деле, там уже стала возникать очередь из ее поклонников, толкущихся группками и пребывающих в йогазмически-радостном расположении духа.

— Хорошо, — говорит Хоуп. — Одну минуту. Паоло кивает и удаляется, подозрительно на меня поглядывая. Одну минуту!

Я не могу ждать ни минуты. Мне надо немедленно отсюда убираться, а то может произойти самовозгорание от стыда.

— Мне надо успеть на ночной поезд в Лондон. Может быть, встретимся как-нибудь потом? Как в добрые старые времена.

Старые времена? Какие такие старые времена? Что-то я не помню, чтобы за всю жизнь я хоть раз ходила с сестрой в какое-либо питейное заведение. Но у меня нет времени на словесные игры.

— Замечательно, — говорю я. — Тут за углом есть отличный бар. «Тигр-задира». Думаю, что буду опять в городе к пяти. Ты успеешь к этому времени?

— Да, — отвечает она все с тем же выражением удивления и любопытства. — Скорее всего.

— Тогда до встречи.

— Да, до встречи.

Я отхожу, следуя мимо восхищенной публики и прошептав на ухо Паоло: «Я здесь не работаю».

— Стр-р-раннай-я ты, Фей-и-ит.

И я исчезаю. Удалившись на склад, играя там в свой воображаемый бадминтон и кормя воображаемую собаку своей подруги, страдающую от гипергликемии.

Я идиотка.

Форменная идиотка, кормящая воображаемую ожиревшую собаку.

Я о «Тигре-задире». Он всего в двух секундах пути от моей работы. И о чем только я думала? Очень мне надо, чтобы Лорейн или еще кто-нибудь с работы вывел меня на чистую воду.

Для гарантии я выбрала столик в самом темном углу, как можно дальше от окна. Когда придет сестра, я встану и помашу ей рукой.

На этот раз, когда нас не подавляет слепящий магазинный свет, мы обнимаемся. Как надо, как следует обниматься сестрам после трехлетней разлуки. Нам становится хорошо, по-настоящему хорошо, как будто это соприкосновение тел переносит нас назад в лучшие времена. В те дни, когда мы, бывало, сидели на кровати и для пробы накладывали себе на лица косметику друг друга. Когда самой главной темой наших споров было — кто лучше из участников шоу «Новые дети».

— Я все еще не могу поверить, — говорю я ей. — Как же так получилось?

— Согласна, это просто невероятно. Мне надо было предупредить тебя, что я собираюсь в Лидс, но в тот момент у меня был страшно напряженный график. Нет, правда. Понимаешь, когда нужно быть в нескольких местах одновременно. Ну, сама знаешь, как это бывает.

Я улыбаюсь и киваю. Мне бы да не знать. Вся моя жизнь — это одно сплошное рекламное турне. Все эти знаменитости — Кристина, Джастин, Бейонс. Между нами, восторга они у меня не вызывают.

Но, взглянув на сестру, понимаю, что не могу обижаться на нее. Пусть она уехала за двадцать тысяч километров, когда мама особенно в ней нуждалась. Но ведь сейчас, когда мы постепенно приходим в себя, она же вернулась. Она приветствует восход солнца в утренней телевизионной программе, делает карьеру, выстраивая целую систему вокруг слова «йогазм», пишет книги, снимается на видео, сбрасывает вес до такой степени, что сорок второй размер кажется шестидесятым, получает в год сумму, превосходящую годовой внутренний валовой продукт Гватемалы, причем это не приводит ни к единой морщинке на идеально симметричном лице медового оттенка.

Но, несмотря на то что я понимаю все это, несмотря на то что в глубине души она эгоистка (черт! почему в глубине души — это написано на ее сияющем красотой лице), она все же моя сестра. У нас общие хромосомы. И воспоминания. Это что-то да значит, разве не так?