Дочь Роксоланы - Эмине Хелваджи Страница 21

* * *

Стыда в гареме вообще почти не бывает. То есть случаются наказания, считающиеся позорными, но вот они-то осуществляются женской рукой – рукой уродливой черной рабыни. Не потому позор, что рабыни и черной, а потому, что уродливой. Специально таких подыскивают и обучают, товар это редкий, дорогой, проще купить десяток гибких темнокожих девушек газельей стати, отлично пригодных для утех…

Но так наказывают рабынь и служанок, не дочерей. Тем паче не дочерей султана. Правда, для всего дворца есть одна-единственная дочь султана, Михримах, а что касается ее служанки, Разии, то это тайна внутренних покоев, могущество хасеки, верность самых преданных слуг, ближайших из ближних. Верность, замешанная не на страхе, не на долге даже, а на любви. К тем, кого знаешь с рождения. К тем, кто как дочери тебе. Кто для тебя дороже жизни.

Да, стыд от гарема далек. А вот смерть – она рядом. Частая она здесь гостья.

Бродит темными коридорами, тенью скользит по светлым залам.

И не затворить перед ней двери самых внутренних из всех покоев.

Здесь был совсем особый мир. Это понял бы даже слепец – на слух. Потому что каждый, ступивший за врата Звериного Притвора, словно бы погружался в омут непривычных звуков.

Даже странно: все это должно было слышаться и извне, какие уж тут стены, смех один, а ворота точно звукам не помеха. Тем не менее снаружи Притвора дворец как-то подавлял все его шумы, заменял их своими. Топотом, валом людских голосов, прибойным гулом кухни, звоном и стуком работы или оружия… Звериными звуками тоже: гулко взлаивали охранные псы, ржали кони.

Так что лишь отдельные обитатели Притвора могли быть услышаны на остальной части дворца. Когда старый Аслан голос подавал, действительно все умолкали и в зверинце, и за его пределами, это да. Но длинногривый султан был немолод уже и в пору детства Орыси, а за последние годы он совсем одряхлел и почти не рычал больше. Да, вот еще чей вопль было не перекрыть, так это йезидских петухов [13]или, если по-гречески, павлинов: они-то орали часто и без всякого повода. Однако для них Притвор был скорее местом ночлега и трапезной, чем постоянным обиталищем, ведь павлинам дозволялось ходить и летать по всему дворцу, а поскольку они были султанской собственностью, то этим своим правом пользовались совершенно безнаказанно – кто же тронет имущество владыки правоверных.

Однако сейчас в Притворе было время дневной трапезы, поэтому все йезидские петухи собрались тут, полностью скрыв птичий двор под многоцветной радугой своих глазчатых хвостов. Так что Орыся предпочла взять Пардино-Бея на поводок. Огромный кот в такие минуты словно бы раздваивался: оставаясь другом и спутником, воспитанником и покровителем, Пардино при этом все-таки слишком явственно помнил, что он еще и дикий зверь, охотник. Чуть отвлекись – и рысь мгновенно отправит ближайшего петуха непосредственно к йезидам. А поводок позволял сделать выбор, одержать победу «ручному» воплощению над «охотничьим»: второе словно бы с облегчением сдавалось – мол, я на привязи, что с меня взять… Так-то поводок при рывке не удержал бы даже здоровеннейший янычар, но обходилось без рывков.

– О, юная госпожа, юная госпожа пожаловала со своим питомцем… – Старенький хайванат-баши, управитель зверинца, спешил навстречу Орысе, часто и мелко кланяясь. Пардино тоже поклонился, совсем дружески; когда старик потрепал его пышные бакенбарды, зверь сощурился, но стерпел: от управителя, единственного, кроме хозяйки, он мог принять некоторую фамильярность. – Добро пожаловать, юная госпожа! Давненько не видывал тебя в нашем зверином санджаке, давненько, давненько… Уже полгода, верно? А уж так-то ты за эти месяцы выросла и стала еще прекраснее, юная госпожа. В твои годы для девочек это обычно, но ты, юная госпожа, тут превосходишь многих, о да, да… Почти столь же превосходишь, как твоя рысь – ангорскую кошку.

Так разговаривать с дочерью султана никому не полагалось, но хайванат-баши всегда был на особом положении, точнее, вне всяких положений вообще. Он был такой весь из себя хайванат-баши, командир животных и тех, кто ухаживает за ними. Даже имени его никто не знал, хотя, конечно, оно значилось где-то в архивах дворцовой канцелярии.

Что такое Звериный Притвор в дворцовой иерархии? Ничто и трижды менее чем ничто: не им держится дворец, а уж о Блистательной Порте в целом тем паче речи нет. Однако иметь зверинец считается приличным, те или иные «хранилища» зверей и птиц есть и были у многих прославленных владык, даже франкских, не говоря уж о носителях истинной веры. Так что негоже Столпу Вселенной обходиться без того, чем обладают иные, многожды менее достойные. Потому есть султанский приказ, и под его благодатной сенью это дворцовое ведомство процветает в отведенной ему тени, столь же безвредное и декоративное, как йезидские петухи в пределах Пушечных Врат.

Так сестры думали еще пару лет назад. И хорошо, что они думали именно так. Поскольку три года назад, когда Пардино-Бей был котенком, Орысе показалось было, что хайванат-баши как-то запретно на него поглядывает. Она долго искала сравнение – и вспомнила, что примерно так ведет себя Гюльфем-хатун, тридцатишестилетняя старуха, вроде бы давно и полностью смирившаяся со своей судьбой мирно отставленной наложницы, когда искоса поглядывает на новое рубиновое ожерелье, охватывающее шею Хюррем-хасеки. С завистью поглядывает, но все же хорошо осознавая, что у нее нет и быть не может права на такую драгоценность.

Вполне понимая, что у ничтожного управителя зверинца нет и не может быть права как-то изъять в свою пользу подарок, предназначенный для султанской дочери, Орыся безбоязненно посещала Притвор, в том числе и с рысенком, на поводке и без. Вскоре она осознала, что взгляды управителя следует трактовать иначе: он смотрел на растущего звереныша не с завистью, а как ценитель, сожалеющий, что за таким сокровищем, может быть, недостаточно хороший уход, плоховато хранимо оно и ценимо. Так что, когда старик понял, как хорошо Пардино у его юной хозяйки, то совсем уж перестал поглядывать на рысенка с чувством уязвленной собственности и смотрел теперь с чистым восхищением.

На хозяйку тоже, но уже «вторым взглядом», словно на приложение к ее питомцу. Впрочем, приметлив был. Кто как растет, чахнет или хорошеет, хайванат-баши даже у людей замечал. Насчет масти и пятен он тоже не ошибался. Так что при встрече с ним как «госпожа Михримах» Орыся особенно внимательно следила, чтобы прическа закрывала виски. У Разии, служанки, они и так чадрой скрыты.