Умение не дышать - Сара Александер Страница 21

– А ты сюда тоже не должен был приходить, между прочим, – напоминаю Диллону.

– Лузер! – вопит Эйлса, и я не понимаю – неужели она это Диллону кричит?

Ладно, мне так и так хочется домой. Отлично обойдусь без всех этих людей, которые вдруг начали так нежно обо мне заботиться. Раньше всем было плевать, есть у меня вообще друзья или нет. Да пошли они.

Диллон всю дорогу до дома крепко держит меня за руку. Всего несколько месяцев назад мы с ним ходили по округе вместе, а теперь вроде как в ссоре, он отдалился от меня. Не сомневаюсь: против меня его настраивают Лара с Эйлсой.

Когда мы входим в дом, родители уже легли спать. Мы оба замерзли, наша одежда влажная от сырого морского воздуха.

В кухне Диллон жадно выпивает целую пинту воды.

– Кого ты искал? – спрашиваю я. – В тот день?

Диллон смотрит на меня, сдвинув брови, выходит и поднимается наверх, в свою спальню.

А я лежу на диване и слушаю, как Эдди рассказывает мне разные шутки – до трех часов ночи. На все шуточные вопросы он дает неверные ответы, но мне все равно. Я держу его внутри себя.

Мне бы хотелось и Тэя взять внутрь себя. Я бы взяла, но не знаю, как проникнуть в его голову.

Мы долго не понимали, что не так с Эдди. На самом деле никто не знал наверняка, что с ним. Он был неуклюжий, неловкий, а я была почти на голову выше него. Он многого не понимал и все время смущался и огорчался.

«Мальчики всегда развиваются медленнее девочек», – говорили все подряд – наши родители и сплетники в нашем городке, когда мы выбирались на прогулку или по магазинам, и местные врачи, и врачи в больнице Инвернесса.

Я притворялась, будто плоховато бегаю, притворялась, что падаю. Бывало, я роняла и разбивала стаканы и нарочно плохо выговаривала слова, чтобы вокруг не думали, что Эдди – другой, не такой, как все. Но я не могла так делать вечно. И я не понимала, почему Эдди все дается с таким трудом. Дома я продолжала притворяться, но мне не хотелось, чтобы другие люди думали, будто я тупая или неуклюжая, поэтому в школе я всем начала показывать, что умею делать то и это. Но когда я как-то раз выиграла забег на пятьдесят метров, я спрятала от родителей золотую ленточку.

Наконец учительница второго класса начальной школы решила что-то предпринять насчет Эдди. Она вызвала психолога-трудотерапевта. Мы с Эдди прошли через множество тестов. Мне эти тесты делать было необязательно, но я сама хотела. Мы должны были брать деревянные шарики и кирпичики и засовывать их в разные дырочки или укладывать в коробки. Мы должны были повторять фразы и делать много чего разного – например, прыгать на месте и со скакалкой. Что там было еще – я не так уж хорошо помню. Потом мама долго разговаривала с этим трудотерапевтом, а мы с отцом сидели в машине. Эдди хотел послушать детские стишки, но отец не пожелал включить СО. Он очень тихо и спокойно сидел за рулем, а Эдди возил машинки по моей руке, вверх и вниз. Наконец отцу это надоело, и он привел нас в школу. Мы сидели рядом с кабинетом, и нам все было слышно.

«Такое просто происходит, миссис Мэйн. Это не ваша вина».

«Мы можем назначить ему ряд препаратов, чтобы он вел себя спокойнее».

«У вашего сына всегда будут сложности с выполнением повседневных действий, миссис Мэйн».

«Лучше всего вам было бы постараться облегчить его жизнь. Купите ему обувь с липучками. Пусть ест пластиковыми ложками и вилками».

Эдди не купили ни обуви с липучками, ни пластиковых ложек и вилок. Список с этими рекомендациями я нашла в помойном ведре на следующий день после встречи с врачом, он был порван на кусочки.

Вечером, после беседы с психологом-трудотерапевтом, мама дала нам на ужин спагетти-колечки с мини-колбасками, а потом поднялась наверх и долго плакала. Я все свои миниколбаски отдала Эдди. Я велела ему сидеть прямо и ровно держать голову. А потом уложила его на пол, сказала, чтобы он держался снизу за край дивана, и попыталась вытянуть его ноги, чтобы они стали подлиннее. Я тянула и тянула, пока Эдди не сказал:

«Ты мне делаешь больно, Элли».

Мне не нравилось то, что я выше и сильнее его. Я чувствовала себя великаншей. Я, бывало, говорила: «Эдди, кушай зелень, и тогда будешь такой же высокий, как я», и он всегда меня слушался. Я говорила «Отдай мне свои конфеты, ляг на травку, давай поиграем, Эдди» И он всегда-всегда меня слушался.

А не надо было. Надо ему было научиться меня не слушаться, тогда бы я не чувствовала себя такой виноватой.

По средам мистер Джонс открывает кабинет технологии на время ланча, чтобы ученики могли поработать со своими проектами. Обычно собираются несколько человек, которые приходят сюда каждую неделю. Мы делаем вид, будто сами решили посидеть тут, каждый сам по себе, со своими сэндвичами. Мы – немного не такие, как все, или снаружи, или внутри. Думаю, я попадаю и в ту и в другую категорию. Я другая снаружи, потому что толстушка и ношу мальчишескую одежду, а внутри я другая из-за того, что целый год проболела ларингитом и у меня не хватает одной половинки.

Технология – мой любимый предмет, потому что мистер Джонс разрешает нам заниматься своими проектами и мне не надо ни с кем говорить. В этом семестре мы должны что-то сделать из дерева. Я выбрала парусный кораблик, потому что это напоминание о счастливых днях. Бывало, отец брал нас на летние прогулки на катере вокруг Черного острова, чтобы мы могли увидеть дельфинов. Эдди обожал эти прогулки. Ему нравились водяные брызги, нравилось сидеть на плечах у отца и первым замечать «финов». «Смотрите, вон Озорник! – кричал он. – А вон Сандэнс!» Он помнил все имена, которые называл гид, но на самом деле не знал, какого дельфина как зовут. А уж особенно ему нравилось, когда ему разрешали управлять катером. А я любила сидеть на корме и смотреть на воду, которую вспенивал мотор. Шум мотора заглушал все плохие мысли, какие у меня только были об Эдди.

Сегодня в кабинете технологии, кроме меня, только один мальчик. Его зовут Фрэнки, от него пахнет прокисшими фруктами, и его плечи всегда посыпаны перхотью. С виду он совершенно нормальный, если не обращать внимания на перхоть, а вот внутри – другой, не как все. Разговаривает он так, словно ему двадцать пять, и он знает все обо всем – кучу всякой навороченной мути про физику, инженерию и книги. Я против него ничего не имею – иногда он даже забавный, – но стараюсь, чтобы никто не замечал, если я с ним разговариваю. Уж лучше совсем обходиться без друзей, чем если будут думать, что Фрэнки – мой друг.

Когда я выдвигаю ящик стола, я обнаруживаю, что мачта моего кораблика сломана пополам, а паруса из хлопка порваны на мелкие кусочки. Переворачиваю лодочку и вижу, что на днище фломастером написано: «Можно подумать, у тебя вообще может быть бойфренд». Сражаюсь со слезами. Вообще-то, в школе я не плачу. Я держу две половинки мачты в руках и сжимаю кулаки. Острые края вонзаются в ладони. Оборачиваюсь и вижу, что Фрэнки что-то бормочет и мотает головой.