Огонь души - Барбара Вуд Страница 21

Юноша, которому теперь было восемнадцать, хотя и выглядел он гораздо старше и стал уже более зрелым, сразу пошел к дому Гестии. Ни одной ночи из этих двух бесконечно длинных, ужасных лет он не спал без ножа в руке, он часто плакал ночи напролет, иногда он едва мог держаться на ногах от голода и слабости, все это время только мысль о Гестии удерживала его в жизни. А теперь, когда он увидел, что в ее доме живут чужие люди, которые купили его почти два года назад и не знали, где теперь его прежние владельцы, он чуть не лишился рассудка.

Целый год он везде ее разыскивал, но так и не нашел. И однажды вечером, сидя в одном из кабаков в порту, он напился до беспамятства. И излил всю свою боль и горе, и, сам того не осознавая, выболтал всем, кто хотел слушать, тайну янтарных россыпей у далеких берегов, там, где холодный Рейн выливает свои воды в Северное море. Придя в себя, он понял, что натворил, да было поздно.

Андреас глубоко вздохнул и прижал ее к себе так сильно, что его пальцы впились ей в руку.

— Конечно, следовало наказать одного в назидание другим. Однажды ночью к родителям юноши пришли люди. Дом разворовали и разрушили. А на следующий день поползли слухи о скандальной практике некоего местного врача. Говорили, что при аборте под его ножом умерла молодая девушка.

Андреас продолжал надтреснутым голосом:

— Ты же знаешь, Селена, что врач может своим умением не только спасти жизнь, но и отнять ее. Когда молодой человек вернулся, то увидел своих родителей в гробу. И он был единственным, кто пришел почтить их память. В доме родителей юношу ожидало письмо. Должно быть, он выучил его наизусть, потому что процитировал мне его дословно.

«Мы узнали о твоем несчастии, когда было уже слишком поздно, и не смогли тебе помочь, — было написано в письме, — не скорби о нас, сын, так как вся жизнь — праздная суета, и мы уходим из нее с облегчением. Помни, что мы всегда тебя любили».

Молодой человек отправился в Александрию и начал изучать медицину. Там мы и познакомились, и он рассказал мне свою историю.

Когда Андреас замолчал, Селена повернулась к нему и спросила:

— А что стало с тем юношей?

— У него появилась страсть к кораблям. Он часто ходил в гавань и часами только и делал, что смотрел в море. И однажды, вскоре после того, как он произнес клятву Гиппократа, должно быть, пришел подходящий корабль. Молодой человек взошел на борт и, ни разу не обернувшись, ушел в плавание, чтобы никогда больше не вернуться…

Селена как зачарованная смотрела на застывшее лицо Андреаса. Она чувствовала сквозь тонкую ткань туники, как бьется его сердце. Его дыхание стало спокойным, как будто он заснул.

Она хотела ему что-нибудь сказать, но не знала — что.

— Это очень грустная история, — произнесла она наконец.

Он посмотрел на нее, и в его серо-голубых глазах она увидела собственное отражение и еще что-то — морские глубины и течения.

Андреас потянулся, будто очнулся от глубокого сна. Он поднял руку и положил ее ей на щеку.

— Ты ведь другая, правда? — сказал он. — Что я сделал, чтобы заслужить тебя? Почему вдруг боги улыбнулись мне? Это пугает меня.

Селена прижалась к нему.

— Не бойся, Андреас, — прошептала она и прижалась губами к его шее.

Поцелуй, в котором встретились их губы, был нежным, даже каким-то неуверенным, будто каждый из них боялся, что другой может неожиданно ускользнуть — как Дафна от Аполлона, — по когда Селена обвила руками шею Андреаса, поцелуй наполнился страстью и уверенностью. Андреас осторожно положил Селену на влажную траву, а его тога защитила их от дождя.

Они долго целовали и ласкали друг друга, но когда Селена со стоном выгнула спину, Андреас отпрянул.

— Не сейчас, — резко сказал он.

Она села.

— Андреас…

Он коснулся ее губ кончиком пальца.

— У нас есть время, Селена. Много времени. У нас вся жизнь впереди.

— Я люблю тебя, Андреас.

Он, улыбаясь, погладил ее по волосам.

— Мы пришли издалека, Селена. Мы пришли из дальних далей, ты и я, из миров, которые очень далеки друг от друга, так же далеки, как звезды. Мы как два странника на земле, только что родившихся, только мы вдвоем, ты и я, — он испытующе взглянул ей в глаза, — я люблю тебя, Селена. Это любовь, которая заключает в себе больше, чем просто влечение мужчины к женщине, хотя, должен тебе признаться, меня очень к тебе влечет. Ты вошла в мою жизнь и разбудила меня. Я не жил, Селена, я просто существовал. Но ты внесла смысл в мою жизнь. Я хотел научить тебя, Селена. Сначала тебя. А потом других, — он говорил страстно, с горящим взглядом, — теперь мы вместе, и ничто нас теперь не разлучит. Я больше не выйду в море. Все эти путешествия, эти вечные поиски! Я не знаю, что я искал, я только знал, что должен наказать себя жестокостью жизни в морских странствиях. Но я знаю, что теперь все это позади. Я прощен. Мне даровали тебя, а вместе с тобой мне дали второй шанс. Селена, ты моя жизнь, моя душа.

Он поднял руку к шее, где на золотой цепи висело око Гора, полученное им в день произнесения клятвы Гиппократа. Он снял цепь и надел ее Селене на шею.

— Это самое ценное, что у меня есть. Это мое обещание тебе, которое свяжет нас.

— А это мое обещание тебе, Андреас, — сказала Селена и сняла свою цепочку, на которой висела роза из слоновой кости. Надевая ее Андреасу на шею, она произнесла:

— Моя мать сказала, что эта роза заключает в себе все мое существо. Поэтому я дарю ее тебе, Андреас, как отдала бы себя.

Он заключил ее в объятия и крепко прижал к груди. И они смотрели на дождь, ливший вокруг.

— Пальмира! Что ты такое говоришь?!

Мера не ответила. Она носилась по дому, собирая последние вещи в корзину, которую она могла взять в путешествие с караваном.

— Скажи же что-нибудь! — кричала Селена.

Вернувшись от Дафны, она застала мать за упаковкой вещей. Сначала она думала, что Мера собирает корзину для двухдневной поездки в горы, но, увидев свитки и рецепты, хлеб и сыр в таком количестве, которого хватило бы на целую неделю, она в ужасе спросила мать, что та собирается делать.

— Мы уезжаем, — сказала Мера, — сегодня. Мы отправляемся с караваном в Пальмиру.

— Мама, — воскликнула Селена и схватила мать за руку, чтобы заставить ее наконец остановиться, — зачем нам в Пальмиру?

— Это приказ богов. Оракул сообщил мне об этом сегодня днем.

— Но зачем, мама? Почему в Пальмиру? Это ведь за сотни миль отсюда. Нам придется пересечь пустыню. Нас не будет здесь несколько недель.

Меня не будет уже через несколько дней, думала Мера. А ты, дочь моя, больше никогда сюда не вернешься.