Дикарь - Данелла Хармон Страница 22

Вокруг статуи стояли все, кроме одного. А предводитель компании, согласившийся совершить этот подвиг потому лишь, что все остальные спорили на деньги, осмелится ли он сделать это или нет (этот стимул мог заставить Гарета совершить практически все, что угодно), висел над их головами на высоте примерно десяти футов на веревке, перекинутой через шею коня. Он обхватил ногами пьедестал статуи и задрал руку куда-то под задние ноги коня.

— Ну как там, Гарет, приятно на ощупь? Ты что-то не торопишься!

— Я его понимаю. Не каждому удается пощупать каменного коня!

— Хотел бы я иметь инструмент хотя бы в половину такого размера.

— Ты хочешь сказать, что у тебя меньше, Чилкот?

— У лорда Гарета такой же! — воскликнула Тесе. — У него инструмент получше, чем у любого коня — хоть каменного, хоть живого!

Раздался взрыв пьяного смеха — мужского и женского, — и еще одна бутылка ирландского виски была пушена по кругу, переходя из рук в руки нетвердо державшихся на ногах гуляк. Они окружили статую бедняги Генри, восседавшего верхом на коне, которого с минуты на минуту должны были обесчестить.

— Эй, Гарет! Я и не подозревал, что у тебя склонность к скотоложству! О каких еще своих тайных пороках ты нам не поведал, а?

— Заткнитесь вы там, безмозглые курицы, — сказал Гарет. — Вы что, хотите разбудить всю эту чертову деревню? — Но он был так же пьян, как и все остальные, поэтому никто не воспринял его слова всерьез.

— Послушай, Гарет, не может быть, чтобы тебе требовалось больше пяти минут — ик!.. — чтобы покрасить его яйца в синий цвет!

— Не в синий, а в малиновый. Королевский пурпур.

Как приличествует королевскому коню.

Чилкот очень похоже изобразил ржание коня. Кокем всхрапнул по-лошадиному и ухватился за живот, пытаясь удержаться от смеха. Но он, как видно, перебрал виски и, не удержавшись на ногах, упал лицом в мокрую траву, не переставая давиться от хохота.

Гарет с самым невозмутимым видом обмакнул в ведро с краской кисть и стряхнул ее на напудренные парики своих приятелей.

Рев возмущенных голосов раздался в ночной тьме, а Гарет спокойно продолжил свою работу.

— Черт бы тебя побрал, Гарет, ты испортил мой лучший парик!

— Черт с ним, с твоим париком, Хью! Посмотри лучше, во что он превратил мой фрак!

Чилкот еще раз громко икнул и повалился на землю.

— О-о-о, меня, кажется, сейчас вывернет наизнанку…

— Уймитесь, придурки, или я опорожню на ваши головы целое ведро! — крикнул сверху Гарет. Держась за веревку, он подтянулся чуть выше и принялся наносить краску на второе яйцо коня. — Одно готово. Еще одно, и можете называть меня… Гейнсборо [3].

Хью фыркнул, испустив фонтанчик виски, и повалился на землю, помирая со смеху. Перри прикрыл рот рукой, стараясь не расхохотаться:

— Ну ты даешь, Гарет! С тобой не соскучишься!

Гарет ухмыльнулся, весьма довольный собственной шуткой:

— Я не поэт, конечно, но стараюсь. Тащите-ка еще краски, приятели. Да не пролейте, не то нам может не хватить.

Он швырнул вниз пустое ведерко, не особенно беспокоясь, куда оно шлепнется. Ведро упало на постамент статуи с грохотом, который, наверное, переполошил всю округу. Хью налил в ведро краски. Чилкот, который все еще лежал на земле, взял дужку ведра в зубы и, икая, обскакал легким галопом на четвереньках статую, причем ведерко болталось из стороны в сторону, расплескивая краску на элегантное кружевное жабо Чилкота и его щегольской жилет. Заржав, он стал на дыбы, остановившись как раз под Гаретом, где все общими усилиями прицепили ведро к концу длинного шеста и принялись поднимать наверх.

Ведро раскачивалось возле уха Гарета, угрожая опрокинуть содержимое на головы щеголей, стоявших внизу.

Он остановил ведро и обмакнул кисть в краску, собираясь покрыть вторым слоем свой шедевр.

— Мне ничего не видно, — проворчал он, просовывая руку с кистью в темное отверстие между задними ногами коня и надеясь попасть кистью в нужное место. — Хороши мы будем, если вместо яиц я покрашу ему живот!

— Хороши мы будем, если твой брат узнает, кто это сделал.

— Черт возьми, Гарет, поторапливайся!

Снова раздался хохот. Многострадальный король, силуэт которого выделялся на фоне серебристого ночного неба, пристально вглядывался в полоску неба над грядой дальних холмов, как будто искал сочувствия у Господа Бога. Однако Божий гнев едва ли мог обрушиться на их головы сию же минуту, тогда как карательные меры со стороны герцога вполне могли, и это было хорошо известно каждому из компании шалопаев.

Брат Гарета имел обыкновение появляться, когда его меньше всего ждали.

И меньше всего желали видеть.

— Готово! — объявил Гарет. — Я спускаюсь!

— А сам инструмент ты ему покрасил?

— Заткнись! Ну и похабник ты, Перри!

— Лорд Гарет! — громко крикнула Тесе. — Будет некрасиво, если яйца покрашены, а он не покрашен!

Раскачивающееся ведро шлепнуло Гарета по уху, и он охнул, чуть не свалившись со своего насеста. Разозлившись, он снова стряхнул краску на головы своих приятелей.

— Черт тебя возьми, Хью, держи шест крепче!

Внизу снова раздался хохот. Гарета это начало раздражать, и он подумал, что уж лучше было бы ему действительно остаться дома. Он попытался найти опору для ноги. Наверное, он уже перерос эти дурацкие забавы. Все это даже удовольствия ему не доставляет.

Несколько мгновений спустя он закончил работу и не глядя швырнул кисть через плечо, не заботясь о том, куда она упадет.

Шмяк! Кисть в кого-то угодила, — Мерзавец!

— Конец! Я спускаюсь, вот только ухвачусь за веревку.

Гарет стоял на узеньком уступе, одной рукой обнимая короля за бедро, а другой пытаясь дотянуться до петли, крепко затянутой узлом за ухом коня. Тупая боль напомнила ему о том, что рана еще не зажила. Он не обратил на нее внимания.

— Я не могу дотянуться. Подайте мне палку или что-нибудь такое, чтобы поддеть и снять петлю.

— Можно бы поджечь ее, — задумчиво предложил Перри.

— Или сделать из нее удавку, — добавил Одлет.

— А что, если тебе…

— Дайте мне палку! — огрызнулся Гарет, теряя терпение.

Кокем встал на четвереньки и, хрюкая как поросенок, принялся рыться носом в траве.

Одлет рыгнул.

Сэр Хью Рочестер, баронет, громко выпустил газы.