Алый лев - Элизабет Чедвик Страница 22

— Почти для всякой? — мрачно отозвался Фицгенри. — А у меня есть для любой.

— Никто не может предвидеть всего, — Вильгельм взмахнул рукой, жестом, обозначающим, что он не собирается никому угрожать и не сердится. — Я ценю ваши достоинства, лорд Мейлир. И надеюсь, что вы относитесь ко мне и моей жене подобным же образом, поскольку мы являемся вашими правителями. Я не больше вашего нуждаюсь в дружбе, но вот что я вам скажу: вы будете нас уважать.

Когда он произнес это, Изабель зарделась от гордости и ощущения восторжествовав шей справедливости.

Мейлир пытался не отводить взгляда от лица Вильгельма, но тот научился этим играм в «гляделки» при дворе и хладнокровно выдерживал его взгляд, пока тот не обратился к кубку с вином.

— Я принес вам присягу как вассал сюзерену, — пробормотал он наконец, сделав глоток, — но уважение — это совершенно другое. Его нужно заслужить.

Вильгельм кивнул.

— Именно так, — сказал он. — Но это верно и для остального: слухи — одно. Соответствовать им — другое.

Проводив гостей, Изабель села на кровать. Вильгельм уже лежал, нанизывая четки на новый шелковый шнурок, потому что старый порвался. И, хотя его глаза были прищурены, он мог достаточно хорошо разобрать выражение ее лица в свете единственной свечи.

— Я не доверяю Мейлиру Фицгенри, — сказала Изабель.

Он сперва не ответил, и она уже была готова повторить свои слова, когда он поднял глаза от четок.

— Да, за ним нужно присматривать, — сказал Вильгельм. — Он до краев переполнен собственной важностью и, похоже, считает, что должность юстициария позволяет ему творить, что захочется. Сегодня надо дать ему время подумать, как и Прендергасту. Этот, мне кажется, станет играть за обе стороны.

— Я тоже так подумала, особенно учитывая, что его жена — моя родственница, — Изабель в задумчивости покусывала губу. — Однако Фицгенри была нанесена серьезная обида. Что бы ты ему ни говорил, он все равно считает себя настоящим властителем Ленстера. Я мало что помню о нем с детства, но знаю, что моя мать нечасто принимала его у нас в зале.

Вильгельм склонился над своими четками.

— У твоей матери вообще редко находится время для нормандцев. И она ясно дает понять, что и для меня у нее его нет.

— Это неправда, — выпалила Изабель. — С ней, может быть, и трудно, но не тяжелее, чем с королевой Алиенорой, когда на нее находит.

Она мысленно начала ругать себя, еще не закончив фразы, она не это собиралась сказать и не хотела, чтобы Аойфа становилась причиной разногласий между ними.

— Да, но королева Алиенора знает меня с тех пор, когда я был молодым рыцарем, и наша симпатия друг к другу всегда была взаимной, в то время как твоя мать… — он не договорил.

— Она вчера в своих покоях хорошо отозвалась о тебе, — сказала Изабель, пытаясь собраться с мыслями. — Она сказала, что твоя любовь к музыке — от ирландского сердца.

Вильгельм бросил на нее скептический взгляд.

— Да неужели?

— У моего отца не было слуха, и в ее глазах это было одним из его самых страшных грехов. Она говорила, что его пение звучит так, будто орут запертые в бочке коты, — она мягко улыбнулась. — Однако у него было чувство юмора. Не то чтобы я хорошо его знала, но в те несколько раз, что мы встречались, с ним было приятно проводить время.

Он завязал последний узел на четках и, отложив их в сторону на дорожный сундук, полностью обернулся к ней:

— Я думаю, нас с твоей матерью объединяет любовь к музыке. Господи, я так давно при дворе! Если я даже в собственной семье не могу наладить отношения и не могу придерживаться выбранной линии, то чего я стою?

Изабель положила ладонь ему на щеку.

— Я знаю, что она испытывает твое терпение, — сказала она примирительно, — но ей тоже тяжело. Когда она видела меня в последний раз, я была ребенком, а теперь я вернулась уже взрослой женщиной, к тому же мой муж — человек, наделенный властью. Когда-то и ее жизнь была такой, но это осталось в прошлом, и она изо всех сил пытается обрести новое место, которое хотя бы отзвуком эха напоминало о ее былой славе. Я прошу тебя терпеть ее если не из привязанности, то хотя бы из человеческой доброты.

— Я буду терпеть ее из любви к моей жене, которой она дала жизнь, и из чувства долга, — ответил Вильгельм. — Сомневаюсь, что смогу это делать из доброты. — Он поцеловал кончики ее пальцев и сменил тему: — Теперь, когда мы одни, я хочу поговорить с тобой о другом. Я тут подумал, помимо церквей, что ты скажешь насчет открытия нового порта на реке Бэрроу? Судя по тому, что я увидел, у Ленстера есть возможности, но нам нужно, чтобы здесь проживало больше людей и чтобы торговля шла оживленнее.

Изабель с любопытством взглянула на него.

— Продолжай, — сказала она.

— У меня есть на примете одно место. Река там достаточно глубокая, чтобы возить товары вверх по течению и вывозить их оттуда, не причаливая в Вотерфорде. Вначале, конечно, придется заплатить серебром, но потом это обязательно окупится. Мы сможем следить за портовыми пошлинами. И нам будет идти вся выручка — мы сможем использовать эти деньги для воплощения других замыслов.

Изабель с восхищением посмотрела на него. После основания нового города на землях Маршалов их доходы и влияние существенно возрастут. И это воодушевляло. Многие люди, включая ее мать, недооценивали Вильгельма. Они считали его не более чем великолепным рыцарем, который добился успеха при помощи заготовленной улыбки, крепкой правой руки и, в немалой степени, везения, но на самом деле он был гораздо более сложно устроен, и ум у него был ясный. Он был в меру честолюбив и никому не позволял себя обманывать, когда доходило до денежных вопросов. Он хорошо обеспечивал своих людей и даже бывал щедр, но эта щедрость основывалась на хитроумном планировании финансовых дел и умении управляться с завязками графского кошелька.

— А король не воспротивится? Ведь мы будем получать больший доход за его счет?

Вильгельм отмел ее возражения:

— Он должен мне за то, что я склонил английских лордов на его сторону. Я уверен, что у Мейлира найдется, что сказать по этому поводу, но он будет возражать против любого нашего предложения. Нам нужно укрепиться здесь, и очень кстати будет все, что поможет усилить наше личное влияние в Ленстере и увеличить наши доходы.

— Тогда я считаю, что это доброе начинание, — выдохнула она.

Само то, что он готов был пойти на это, разделить с ней бремя, после того как он так долго вообще не хотел приезжать в Ленстер, вызвало в ней целую бурю чувств: любви, гордости и желания. Она склонилась к нему, почти касаясь его губ своими.

— Превосходно, — сказала она. — Когда ты собираешься начать?

— Почему бы не прямо сейчас? — спросил он. — Или лучше завтра.

Он принял ее приглашение, запустив руки ей в волосы и целуя ее снова и снова. Сквозь покрывало она ощущала, что он так же полон желания, как и она. Разговор о расширении сферы влияния подействовал на них возбуждающе. Она стянула сорочку, откинула покрывало и приникла к его бедрам.