Сердцу не прикажешь - Мари-Бернадетт Дюпюи Страница 22

Она толком не помнила, как покинула кладбище, села в авто и приехала домой. Вместе с мсье Монсевалем в Дё-Вен вернулись родственники и друзья семьи. Элен недолго побыла с ними, а потом, совершенно раздавленная горем, ушла к себе.

Скрип шин, щелчок автомобильной дверцы… Александр быстро поднялся по аллее, ведущей к дому, вошел и с чувством пожал руку Анри Монсевалю.

– Сожалею, что не смог приехать раньше… Я священник и должен вас утешать, но я прекрасно знаю, что при таких обстоятельствах любые слова утешения тщетны. Надеюсь, мадам Монсеваль не мучилась…

– Нет. Все произошло так быстро…

– Как Элен?

– Она очень переживает.

Во взгляде молодого священника мелькнула тревога.

– Где она, мсье Монсеваль?

Они вместе обошли дом и сад, но Элен на зов не откликнулась. Вскоре к поискам присоединились и другие гости. Шли минуты, тревога нарастала. Приходилось признать очевидное: Элен ни в доме, ни на участке нет. Александр бросился к машине: нужно немедленно ее найти, в таком состоянии она способна на все!

Он заглянул в деревенскую церковь, рассчитывая найти беглянку там, потом обыскал сад вокруг пресбитерия. Прочесал всю деревеньку вдоль и поперек, дошел даже до самых далеких домов в сосновом бору… Элен не могла уйти далеко: все машины остались в Дё Вен.

Может, за это время она успела вернуться? Он сел в автомобиль, бормоча: «Элен, где ты? Элен, вернись! Я так тебя люблю!» Но и дома девушки не оказалось. Перепуганные родственники не находили себе места от беспокойства. Быстро сгущались сумерки… Александр же снова сел за руль и выехал на сельскую дорогу. Вскоре на склоне холма показалось кладбище.

Александр резко притормозил. Мог бы догадаться и раньше! Элен, конечно же, здесь.

Она стояла на коленях и плакала, чуть ли не касаясь лицом холодного каменного надгробья. И как только в человеке может умещаться столько горя?

Александр замер в нескольких метрах от могилы. Он смотрел на тоненькую фигурку девушки, сотрясаемую рыданиями, и чувствовал себя бесполезным, нелепым. Чем вот так стоять, лучше бы подойти и постараться ее утешить, но эти сумасшедшие поиски отняли у него последние силы. Невозможно было шевельнуться, сделать шаг, как если бы этот шаг или жест могли перевернуть всю его жизнь…

И вдруг, почувствовав чье-то присутствие, Элен оглянулась и застыла. Может, ей это только чудится? Может, она сошла с ума? Как бы ей ни хотелось, она не могла поверить, что Александр все-таки приехал. Он наконец заставил себя подойти и помочь ей подняться. Но страдания Элен достигли за эти три дня своего предела, и теперь ей казалось, что в сердце осталось место только для одного чувства – ненависти. Она принялась кулаками бить его по груди, выкрикивая оскорбления, и угомонилась, только когда эта внутренняя буря улеглась.

– Ты бросил меня! Это подло! Оставил одну… Я никогда тебя не прощу!

Александр долго гладил ее по волосам, потом обхватил бледное лицо молодой женщины своими руками с длинными пальцами, заглянул в обведенные темными кругами, заплаканные глаза. Он и сам был очень бледен, очень расстроен. Элен он сжимал в объятиях крепко, как испуганную зверушку, со всей любовью, на какую был способен. Только бы она перестала плакать! Тогда Элен получит от него тепло и ласку, в которых она так нуждалась!

Он прижался губами к ее растрепанным волосам.

– Я больше не могу, – прошептал он. – Это выше моих сил. Думаю, такова воля Господа… После твоего звонка я принял решение.

Элен посмотрела на него с недоумением.

– Поверь, это было нелегко, – продолжал Александр. – Поэтому я приехал не сразу… Завтра же я напишу епископу и попрошу о снятии сана. Я хочу, чтобы ты стала моей женой не только перед людьми, но и перед Богом…

Мужчине, сидящему по ту сторону письменного стола, было никак не меньше шестидесяти, однако он выглядел энергичным и подтянутым. Александра он знал давно и очень уважал.

– Я знаю, Александр, что это не сиюминутное решение. И все-таки хорошо ли ты все обдумал?

– Все решено окончательно и бесповоротно, отче!

– Могу ли я узнать, что послужило причиной? – задал епископ следующий вопрос. – Ты всегда был чистосердечен в своем служении…

– Я и сейчас верю, что быть священником – мое призвание, отче. Но я полюбил девушку, она нуждается во мне, и мы оба очень от этого страдаем. Если бы мне было позволено иметь семью, я бы никогда не покинул лоно Церкви. Но это невозможно. Церковь требует, чтобы я сделал выбор.

– Неужели ни один из вас двоих не способен избрать путь жертв и отречения? Церковь нуждается в священниках, Александр! Уходя, ты оставляешь без духовного пастыря ту или иную общину. Ты об этом подумал?

Глядя епископу в глаза, Александр спросил жестко:

– А разве это моя вина? Почему Церковь обрекает своих служителей на муки? Почему?

– Церковь требует от нас смирения и покорности.

– Я не изменю решения, отче, я уже вам это сказал.

– Я так и думал. Что ж, я передам твое прошение в Ватикан. Но предупреждаю: ожидание будет долгим. Два года или три… При том, что ты можешь получить отказ. Полагаю, твое решение причинит тебе еще очень много страданий…

– Я буду страдать так или иначе. Зато Элен не будет.

– Может, и так… – прошептал епископ задумчиво. – Пока не придет ответ, ты будешь исполнять свои обязанности в Пуи-Ферре. Ты вовремя уехал из Вендури, Александр. Твое поведение уже начало вызывать недовольство в общине. Что ж, да поможет тебе Господь…

По телефону Александр вкратце пересказал Элен свой разговор с епископом. Вместе они решили, что не будут видеться, пока не придет ответ. Их любовь для этого достаточно крепка.

В Пуи-Ферре, где Александра никто не знал, его дела складывались наилучшим образом, чего нельзя было сказать об Элен, оставшейся в Вендури. Теперь, когда Франс не было в живых, злые языки уже ничто не сдерживало. О бывшем кюре и дочке ветеринара не сплетничал разве что ленивый. Тайна, которую молодые люди считали скрытой от посторонних глаз, таковой вовсе не являлась. Начались анонимные звонки. Иногда даже ночью трель телефона нарушала тишину в Дё-Вен, и сочащийся ненавистью голос шептал Элен в ухо:

– Стыдитесь, вы совратили нашего кюре!

Элен не находила в себе сил положить трубку и продолжала слушать.

– И Господь вас за это накажет – и на земле, и в аду!

Временами трубка изрыгала одни только оскорбления.

Кончилось это тем, что Элен все рассказала отцу. Анри Монсеваль проявил удивительное понимание. Смерть жены преждевременно его состарила, отняла силы и желание жить. Много времени они с дочкой проводили в разговорах, чего раньше не случалось. Анри рассказывал о том, как строго его воспитывали в детстве, о холодности своих авторитарных отца и матери, выражал сожаление, что не смог стать для собственной дочери таким отцом, какого она хотела и каким он сам хотел быть. Сожалел он и о своей манере скрывать эмоции и проблемы, что доставляло обожаемой Франс столько ненужных огорчений. Почему, ну почему он осознал это только сейчас?