Ты, только ты - Сьюзен Элизабет Филлипс Страница 23

— Я все еще не возьму в толк…

— Мне необходимо знать больше о делах этой конторы. С этого дня я хочу принимать собственные решения. И мне необходим человек, советам которого я могу доверять. — Она швырнула на стол папку, которую до сих пор прижимала локтем к бедру. — Я ничего не знаю об этих людях.

— Это кандидатуры на мое замещение? Она кивнула.

— Я считаю, что вы вполне можете доверять Дэну и Стиву. Они помогут вам подобрать самого квалифицированного из них.

— Как знать, дорогой Ронни, как знать?

— Возможно, ваш кузен Рид…

— Нет! — Она усилием заставила себя говорить спокойно. — Рид и я никогда не ладили. Я не стану обращаться к нему ни при каких обстоятельствах. Мне нужны вы.

— Не могу выразить, как я ценю ваше доверие. Она неожиданно сникла:

— К несчастью, я обещала Дэну избавиться от вас.

— Его требование правомерно. Я являю собой унылое зрелище.

— Дэн просто не понимает, на что вы способны. Он не знает вас так, как я.

— Мы с Дэном знаем друг друга много лет, — мягко напомнил он ей. — А с вами мы встретились всего два часа назад.

У нее не было терпения выслушивать подобную чушь.

— Это не имеет значения. У меня хорошее чутье на людей.

— Дэн Кэйлбоу относится к тому сорту людей, с которыми не следует ссориться, и в данный момент вы нуждаетесь в нем гораздо больше, чем во мне. Футбол является единственным смыслом его жизни. Я хорошо понимал это, когда убедил Карла переманить Дэна у «Медведей».

— Так это фактически вы нанимали его? Она уже предвидела его ответ и не ошиблась.

— О нет. Окончательное решение выносили Берт и Карл.

— Хорошо, Рон. Мне надо некоторое время подумать.

— Вряд ли тут есть над чем думать. Вы дали Дэну слово, не так ли?

— Да. Но…

— Значит, дело сделано.

Рон прав в одном, подумала она мрачно. Ей не следует и ох как не хочется ссориться с Дэном Кэйлбоу.

Влажный ночной ветерок вздымал занавески и теребил темные волосы Молли. Она сидела в качалке у окна своей спальни, читая «Ребекку». Переворачивая очередную страницу, она внезапно подумала, что Дафна дю Морье пишет намного лучше, чем Достоевский. Даниэла Стил также нравилась ей гораздо больше Достоевского. Героини ее книг прекрасно справлялись со всеми ужасами жизни, и их опыт придавал Молли уверенности в себе. Ей было известно, что в реальной жизни Даниэла Стил имела множество детей, и, когда Молли слегла в лагере с тяжелейшим гриппом, ей являлись в бреду замечательные видения, в которых Даниэла была ее матерью. Даниэла обычно сидела на краешке кровати, поглаживая ее волосы, и читала ей вслух одну из своих книжек. Молли понимала, что это все детские фантазии, но ничего не могла с этим поделать.

Она потянулась за платком и высморкалась. Грипп прошел, но из носа все еще текло. Если бы не этот дурацкий насморк, директриса колледжа ни за что не отпустила бы ее на каникулы до срока. Но врачи подняли тарарам, и Молли была вынуждена приехать к сестре в Чикаго. Но этот ужасный дом не давал ощущения родного очага.

Она хотела, чтобы Фэб оставила ее в покое. Та постоянно лезет к ней с предложениями посмотреть вместе видик или поиграть в карты, но Молли просто уверена, что все это сестрица делает из чувства долга. Молли ненавидела сестру не только за манеру крикливо и пошло одеваться, но и за то, что отец постоянно ставил ей Фэб в пример. Берт восхищался Фэб и презирал Молли. Он неоднократно говорил, что у него от нее «мурашки бегут по заду».

— По крайней мере у твоей сестры есть сила воли противостоять мне! А ты выглядишь так, словно собираешься упасть в обморок всякий раз, когда я с тобой заговариваю. Он повторял это много раз, когда бы она ни появилась в доме. Его «просто тошнило» от ее манеры тихо говорить, от ее сутулости и внешней несобранности. Молли знала, что он втайне сравнивает ее с красивой, самоуверенной старшей сестрой.

Далекий, глухой звук старинных часов, пробивших девять, добавил печали. Огромный дом словно стал гораздо пустыннее, а сама Молли — гораздо меньше в своем одиночестве. Она подошла к изголовью кровати, опустилась на колени и, нагнувшись, пошарила в темном, пыльном пространстве. Откинувшись на пятки, она прижала холодное тельце плюшевой обезьянки к своей груди;

— Хэлло, мистер Браун. — Она прильнула щекой к залысинке на голове обезьянки и прошептала:

— Я боюсь, мистер Браун. Что-то случится с нами?

— Молли?

При звуке ненавистного голоса Молли швырнула мистера Брауна под кровать, схватила том «Братьев Карамазовых» и, засунув «Ребекку» Дафны дю Морье под подушку, вновь расположилась в качалке.

— Молли, ты здесь?

Она перевернула страницу.

Дверь отворилась, и Фэб вошла в комнату.

— Неужели ты не слышала меня?

Молли с непроницаемым лицом подняла на нее глаза. Полная, высокая грудь Фэб слегка подрагивала под розовым свитером, когда она шла через комнату к окну. Молли захотелось прижать томик Достоевского к собственной груди, чтобы скрыть то, чего нет и в помине. Это несправедливо. Фэб — старуха, ей нет надобности быть хорошенькой. Зачем ей эти светлые блестящие волосы и эти огромные, чуть раскосые глаза? Почему бы Молли не стать хорошенькой вместо нее, а ее превратить в тощую безобразную палку с прямыми черными волосами?

— Я читаю.

— Я вижу.

— Боюсь, что я не в настроении, Фэб, — Я не займу у тебя много времени. Скоро начнутся занятия в школе, и поэтому есть несколько вопросов, которые мы должны обсудить.

Пуделек Фэб протиснулся в дверную щель и направился к Молли. Девочка отпрянула, сердито глядя на сестру.

— Откуда взялась эта собака?

— Похоже на то, что мне придется некоторое время пожить здесь. Я попросила Виктора отправить ее самолетом.

Молли поджала ноги, и пуделек принялся самозабвенно глодать свалившиеся на пол пушистые тапочки.

— Я была бы признательна, если бы ты не позволяла ей появляться в моей комнате. У меня аллергия на собачью шерсть.

Фэб присела на краешек кровати и щелкнула пальцами, Пу тут же подбежала к ней..

— Пудели мало линяют, Молли. Это хорошие друзья для аллергиков.

— Я не желаю видеть животных в своей спальне. — Ты со всеми такая колючка или только со мной? Губы Молли сжались в упрямую линию:

— Я устала и хочу спать.

— Еще только девять часов.

— Я болею.

Молли вновь наклонила голову над книгой, и Фэб в который раз испытала чувство бессильной горечи. Все ее старания шли прахом, Молли ни под каким видом не хотела идти на контакт.