Неподсудная любовь - Шэрон Кендрик Страница 23

Забавно: когда судьба предоставляет возможность высказать то, что давно лежало на душе, тебе вдруг хочется, чтобы такой момент не наступал. Он уставился в чашку, до краев наполненную изысканным янтарным чаем.

— Вскоре там начнутся выборы, и я должен буду уделить им много времени. Завтра улетаю обратно.

Сиенна кивнула.

— Знаю.

Хашим набрал воздуха в легкие.

— И не знаю, вернусь ли.

Ее сердце оцепенело от долго сдерживаемого страха.

— Тоже знаю.

Прими неизбежное. Так правильнее и проще.

— Хашим, все нормально. Тебе не нужно ничего говорить, и без того понятно — наша связь закончена.

Мужчина не стал отрицать очевидное, но в его глазах появилось обеспокоенное выражение.

— Я этого не хочу, Сиенна, но с каждым днем отчетливее понимаю — моя родина не здесь. У шейха есть определенные обязанности. Жестоко связывать тебя ни к чему не ведущими отношениями или обещать невозможное.

Совсем другие слова рвались с языка, но зачем произносить то, что не соответствует реальности? Не стоит заставлять ее и дальше ждать и надеяться на несбыточное.

От внимания Сиенны не ускользнула эта борьба эмоций. Но она уже получила больше, чем любая другая женщина могла надеяться, и теперь надо лишь оставить у него достойные воспоминания.

— Эти полгода было чудесными, но всему приходит конец.

Хашим нахмурился. А чего он ожидал? Что она расстроится, заплачет? Такая невозмутимость ударяла по самолюбию, остальные эмоции мужчина постарался заглушить.

— Ты кажешься почти довольной, — холодно заметил он.

— О, Хашим, — воскликнула Сиенна, — просто я трезво оцениваю реальность, и не вижу другого выхода!

Да, у него другая судьба, и своей свободой он не пожертвует. Вскоре за ним вновь захлопнется дверца золотой клетки, и дальнейшие размышления ни к чему хорошему не приведут.

— Иди ко мне, — сказал мужчина, раскрыв объятия.

Не стоило говорить, что все происходит в последний раз — это отражалось во взгляде, чувствовалось в нежности поцелуев, в каждой ласке. Они, казалось, открывали друг друга заново — и вместе с тем, навечно прощались.

— О, Хашим, — сдавленным голосом прошептала Сиенна.

Он понес ее наверх по шаткой лестнице в спальню и положил на кровать с особой осторожностью, будто куклу из тончайшего фарфора.

Они раздевались медленно, не произнося ни слова. На секунду девушка задумалась, сколько пар точно так же лежали в этой постели, сколько детей было здесь зачато… Призрачные поколения любовников минувших лет промелькнули перед мысленным взором, и на глаза навернулись горькие слезы, которые Хашим нежно утер.

— Не плачь!

Некоторое время они лежали, не засыпая, но вскоре Сиенна сделала попытку отодвинуться. Лучше сделать первый шаг, чтобы не оказаться в роли брошенной.

— Пойду, приведу в порядок кухню.

Хашим крепче обнял ее за талию.

— Это может сделать телохранитель.

Но она отрицательно покачала головой и высвободилась из объятий.

— Не надо посторонних. Давай я выброшу мусор, а ты помоешь посуду.

Шейх не знал, сердиться или смеяться.

— Да, Сиенна, — прошептал он.

На душе его лежал камень.

На обратном пути в лимузине царило молчание, хотя водитель и не мог ничего слышать. Начался дождь, и по затемненному стеклу барабанили капли — безысходные слезы небес.

Уже на подъездах к Кенсингтону Хашим взял девушку за руку и спросил:

— Поедешь со мной в отель?

— Нет.

— Сиенна?

Она повернулась к нему: в грустных зеленых глазах было столько достоинства, что у Хашима перехватило дыхание. Раньше он легко заставлял ее поступать против воли, пользуясь лишь силой сексуального притяжения. Но сейчас другое дело.

Они оба стали другими — равными. Сиенна откажется подчиниться, а Хашим, в свою очередь, не сделает попыток ее сломать. Конечно, неподходящее время для осознания таких вещей, но будет ли иное?

Только не с Сиенной.

Шейх открыл дипломат, который всегда был с ним, вынул маленькую кожаную коробочку и протянул девушке, однако та возмущено затрясла головой.

— Нет, Хашим! Мне не нужны твои бриллианты и изумруды, покорно благодарю! Я давно сказала, что меня нельзя купить!

Он тихо рассмеялся.

— Знаю, моя огненная Сиенна! Не торопись с выводами, — мужчина положил коробочку ей на ладонь. — Пожалуйста, посмотри.

Она открыла крышку дрожащими пальцами.

На синем бархате лежало ожерелье: тонкая цепочка изящной работы с золотым кулоном в виде крохотной птицы. Цепочка струилась змейкой, завиваясь в кольца и сверкая подобно солнцу.

— Что это?

— Золотой орел, такой же, как и на флаге моей страны. Он символизирует свободу и силу, и только здесь можно увидеть его на привязи.

Как и сам Хашим, невольно подумала Сиенна, внимательно рассматривая тонкую работу и стараясь сдержать слезы. Сила и свобода от любых оков.

— Так… красиво.

— Можно, я помогу тебе его надеть?

Девушка кивнула, опасаясь произнести слова, которые потом не возьмешь назад. Слова любви, которые сделают расставание еще более болезненным.

Хашим приподнял ее тяжелые блестящие волосы и поцеловал нежную шею.

— Ты ведь хотел застегнуть ожерелье…

Ее слегка смущенный голос прогнал беспокойные мысли.

На миг их взгляды встретились, и сердце Сиенны пронзила боль. Отвернувшись и глядя в окно с отчаянием утопающего, путем отчаянных усилий пытающегося выбраться на поверхность, она увидела свой дом.

— Ну, вот и все! Спасибо, береги себя.

Хашим поцеловал кончики ее пальцев и бросил что-то шоферу на родном языке. Тот вышел из машины и достал из багажника единственную сумку.

Тонированное стекло медленно опустилось, девушка увидела блестящие черные глаза — единственное, что казалось живым на суровой маске любимого лица и, резко повернувшись, направилась к дому.

…Сдерживаемые невероятным усилием воли слезы хлынули по щекам безудержным потоком. Хорошо хоть Кэт не было дома, ко времени возвращения соседки Сиенна надеялась зализать раны.

Никто не заставляет есть, никто не проследит, спала ли… Никто не уговаривает, что не нужно плакать, что на свете полно мужчин… Может быть, только ни один не похож на Хашима.

На третий день Сиенне стало немного лучше. Она приняла ванну, помыла голову и уже надевала просторный черный свитер, доходящий практически до колен, когда в дверь позвонили.