Еще одно мгновение, или Каждый твой вздох - Джудит Макнот Страница 23

Кейт потянулась за стаканом, чтобы скрыть боль, нахлынувшуюпри упоминании о песне, которую она пела для отца в последний раз, стоя умогилы. Тогда по ее лицу струились слезы, а остальные собравшиеся дружносморкались в платки.

– Кажется, я совсем не даю вам есть, – извинился Митчел.

Кейт съела кусочек гребешка и чуть-чуть риса, чтобы выигратьвремя и немного успокоиться, но Митчел почти не коснулся еды. Кейт заметила,что для такого высокого человека, который, должно быть, уже успелпроголодаться, он ел очень мало.

– Как только захотите продолжить... – поторопил он черезнесколько минут.

Его улыбка была такой заразительной, что Кейт улыбнулась вответ и продолжала историю, почти забыв о давящей тоске, которую испытываласовсем недавно.

– Мужчина за стойкой поднялся и, вероятно, дал пианистуденег, потому что тот сразу заиграл «Дэнни-бой». И тогда незнакомец подхватилменя на руки, поставил на свой табурет и потребовал, чтобы все замолчали,потому что сейчас буду петь я.

Кейт снова помедлила, на этот раз потому, что старалась не хихикнуть.

– Вот так он и настал, мой звездный час. Я так нервничала,что пришлось сцепить руки за спиной, чтобы они не дрожали. А когда попыталасьпеть, из горла вырвалось нечто вроде кваканья.

– И на этом все кончилось?

– К несчастью, нет, – засмеялась Кейт, качая головой.

Митчел, которому не терпелось узнать, что будет дальше,попробовал угадать:

– Вам, наконец, удалось запеть громче и очень фальшиво? Егоулыбка померкла при мысли о том, как в подобных обстоятельствах могут бытьжестоки к маленькому ребенку люди, успевшие набраться.

Но Кейт снова покачала головой и приняла оскорбленный вид.

– Мой конец истории нравится мне куда больше.

– И каким же был конец?

– Собственно, как только я обрела голос, все было лучшенекуда. К счастью, пока я пела, все молчали, а потом тишина продолжалась ещенесколько секунд, прежде чем раздались аплодисменты.

– Громкие?

– Очень. Естественно, я посчитала это одобрением публики ипринялась петь другую песню, уже более веселую, которая, как я понимала,покажет всем мое блестящее владение ирландским наречием. Когда я ее пела,кто-то дал мне зеленую шляпу гнома и игрушечную дубинку. И тут, как раз напоследнем куплете... – она все-таки расхохоталась, – вошел отец. О Господи, чтотам началось!..

– Он, конечно, расстроился, – предположил Митчел, подумавпро себя, что ее отцу совсем не следовало ругать девочку, раз она дала такоевеликолепное представление.

– Это правда. Он действительно немного расстроился, –подтвердила она, смеясь еще громче. – Видите ли, к тому времени как он пришел,я уже стояла не на стуле, а на барной стойке, чтобы все могли меня видеть. Нахлобучилазеленую шляпу, размахивала дубинкой и во весь голос распевала разухабистуюпесню «Собирайтесь все бродяги и прохвосты». На случай если вам она неизвестна, некоторые куплеты несколько непристойны, и я как раз дошла до одногоиз них, когда передо мной возник отец.

– И что случилось?

– Мой голос оборвался на полуслове.

– А ваш отец? Как он поступил?

– Стащил меня со стойки, а назавтра попросил моего дядюиспользовать все его влияние, чтобы немедленно записать меня в школу СвятогоМихаила, с тем чтобы монахини... э... смогли как-то участвовать в моемвоспитании. До этого я ходила в обычную школу, потому что она была гораздоближе, и брала уроки катехизиса в Святом Михаиле только по субботам.

– И на этом ваша певческая карьера закончилась? –поинтересовался Митчел, поднося бокал к губам.

– Почти. Отныне мое пение ограничивалось исключительноцерковным хором.

При слове «хор» Митчел поперхнулся.

– Слава Богу, что монахини не заманили вас в свой монастырьи не превратили в невесту Христову! – выпалил он, хотя вовсе не собиралсявыражать свои мысли вслух.

– Заманить меня в монастырь? – хмыкнула она. – Да они бы непозволили мне и порога переступить, даже если бы я об этом умоляла! Не былотого правила в уставе, которое я не обошла бы или не нарушила, и меня всегда,всегда ухитрялись поймать, в точности как в тот день, когда отец застал меняпоющей в баре. Все годы учебы меня оставляли после уроков за одно или другоенарушение. И я практически истерла все школьные доски, выписывая по сто разобещания вроде: «Я буду подчиняться школьным правилам» и «Я больше не будугрубить учителям». Бедные монахини окончательно отчаялись бы, если бы не мой«ангельский» голосок. Без меня, как они утверждали, церковный хор многое быпотерял.

Митчел все еще пытался соотнести образ ангелочка изцерковного хора с привлекательной рыжеволосой особой, сидевшей напротив него,когда та беспечно заметила:

– Лично мне кажется, что вовсе не мои вокальные способности,а влияние дяди не позволило монахиням исключить меня в первый же год.

– Ваш дядя жертвовал на церковь много денег?

– Не деньги, а все свое время. Мой дядя был приходскимсвященником.

Митчел с комическим ужасом уставился на нее. Кейт, склонивголову набок, изучала его лицо.

– Похоже, вам это не понравилось.

– Страшно подумать, что вы могли бы стать монахиней. Вот этобыл бы настоящий кошмар.

– Но почему? Неужели это вас так раздосадовало бы?

Ответ был очевиден, но поскольку Кейт, похоже, действительноне понимала, Митчел перевел многозначительный взгляд на ее манящие губы и грудьи снова посмотрел в глаза.

– А вы как полагаете, Кейт?

Трудно было иначе истолковать значение его слов. И Кейтощутила, как горячая волна прихлынула к низу живота, разлилась жаркой молниейпо ногам до кончиков пальцев. Реакция ее тела была столь сильной и неожиданной,что она подавилась нервным смехом, встала и, стараясь выглядеть сдержанной исуровой, строго спросила:

– Вы всегда так откровенны?

– Я хочу быть уверенным, что мы с вами в одной команде.

– Я даже не уверена, что мы с вами в одной лиге, –пробормотала Кейт, нервно откидывая волосы со лба.

Его восхищенный взгляд скользнул по ее волосам, притягивая,соблазняя, уговаривая...

Рука Кейт дрогнула, а щеки заполыхали румянцем. Он заметилэто и улыбнулся: