Клятве вопреки - Карен Хокинс Страница 23

— Да? И куда же именно?

— Обратно к тебе в гостиницу, где ты отдашь мне реликвию, чтобы я мог спасти брата.

— Уильям, я должна тебе сказать…

— Ш-ш-ш. — Уильям поднял ее и усадил на сиденье. — Поговорим об этом позже. И даже не думай о том, чтобы сбежать, пока меня не будет. Пустая затея.

— Если бы я хотела сбежать, то могла бы это сделать, но я, как видишь, осталась здесь. — Маркейл вздернула подбородок. — Я все время была на виду и вовсе не пыталась вернуться в гостиницу, хотя мне ничто не мешало.

— Справедливо. Просто не поддавайся, теперь каким-нибудь неожиданным идеям.

Уильям бросил ей ее накидку и, когда Маркейл ловила ее, мельком увидел одну из ее ладоней.

Схватив Маркейл за запястье, он, не обращая внимания на то, что она сопротивлялась, стараясь освободить руку, повернул вверх ее ладонь, и его взору предстала ярко-красная полоска содранной кожи.

— Господи, откуда у тебя это?

— Не важно.

Согнув пальцы, Маркейл закрыла полоску.

Но для него это было как раз важно.

— Ты поранила руку, когда носила ведра с водой?

— Не могла же я просто сидеть рядом и равнодушно наблюдать. Я знала, как много значил для тебя твой корабль, и… и, наверное, я чувствовала за собой ответственность в определенном смысле.

Он взглянул в обращенное к нему лицо, отметил легкие круги у нее вокруг глаз, заметил, как она сутулилась от усталости.

Убирая со щеки выбившуюся прядь волос, Маркейл непроизвольно открыла красную полоску на ладони другой руки, и Уильям, нахмурившись, почувствовал, как у него неровно застучало сердце. «Проклятие, — мелькнула мысль, — не вздумай решить, что ее поступки значат больше, чем ее слова. Она актриса — и к тому же блистательная».

Его взгляд скользнул по нежным линиям ее лица и шеи, которых не скрывал даже тонкий слой сажи.

— Значит, так, — выпрямляясь, объявил он. — Когда мы вернемся в твою гостиницу, я хочу увидеть все синяки, порезы и ожоги на твоем теле.

— Я не стану снимать перед тобой одежду.

Она дерзко посмотрела на него.

— Тогда разденешься перед служанкой, — пожал плечами он. — Я не успокоюсь, пока кто-нибудь не осмотрит твои ушибы и порезы.

— Почему вдруг такое беспокойство?

— Чему ты удивляешься? Будет неплохо, если тебя полечат и, по крайней мере, вымоют… А, вот и Постон.

Слуга торопливо направлялся к ним.

— Вы здесь, сэр! Я везде искал вас, но… — Он, нахмурившись, потянулся вперед. — О-о, дверь совсем снята с петель!

— Мисс Бичем решила прогуляться.

— Вот как?

— Да, — язвительно подтвердила Маркейл, — именно так.

Почему они оба удивляются, что ей захотелось на свободу? Она могла поспорить на последнее пенни, что ни один из них не смирился бы, окажись запертым в экипаже.

— Я встретил мисс Бичем прохаживающейся по набережной и уговорил присоединиться к нам.

— Я сама уже возвращалась, — огрызнулась она. — Если бы ты задержался на десять минут, то нашел бы меня здесь.

Постон перевел взгляд с Маркейл на своего хозяина и спокойно спросил:

— Простите, кэп, прикажете навесить дверцу, чтобы можно было отправиться?

— Что за вопрос? Разумеется. — Уильям забрался в экипаж и сел напротив Маркейл. — Когда закончите, отвезите нас обратно в гостиницу. У мисс Бичем осталась там одна моя вещь, которую она хотела бы вернуть мне.

Маркейл фыркнула.

— Да, кэп. Я сейчас, — кивнул слуга.

Подняв руку, чтобы убрать с лица волосы, Маркейл увидела свои грязные пальцы и поморщилась. Ее платье было в полосках сажи и грязи от ведер, ноги в чулках совершенно черными, и ей было почти страшно увидеть, как выглядят ее лицо и волосы.

Экипаж слегка наклонился, когда Джон Постон вставлял на место стержень. Хотя Маркейл потребовалось некоторое время, чтобы вытащить стержень, у Постона, по-видимому, не возникло трудностей с тем, чтобы вернуть его в первоначальное положение, хотя петля все же выглядела теперь немного криво.

Грустно взглянув на погнутый стержень, слуга, ни слова не сказав, бросил на Маркейл любопытный взгляд. Проверив, что дверь работает, он удовлетворился этим, закрыл ее и запер, и вскоре они тронулись с места.

Внезапно почувствовав невероятную слабость, Маркейл откинулась на подушку в своем углу экипажа. Когда они окажутся в ее номере гостиницы, Уильям потребует шкатулку, и она отдаст ее ему. Теперь, когда она знала, что значит эта вещица для Уильяма и его семьи, у нее не осталось другого выбора.

Но что ей делать с шантажистом? Может ли она поторговаться, заменить этот предмет другим, возможно, более дорогим?

Чего бы это ни стоило, она заплатит.

Письмо Уильяма Херста брату Роберту, написанное на палубе его первого корабля.

«Я назвал свой корабль «Хитрая ведьма». Он замечательный, быстрый и, как ножом, режет воду. Теперь я лишь удивляюсь, почему так долго не решался купить его.

Странно, как часто в нашей жизни происходит нечто такое, что может принести очевидную пользу, а мы сопротивляемся этому изменению, словно оно несет вред, а не предоставляет благоприятную возможность».

— Я все еще никак не приду в себя, вспоминая, как ты решила украсть у меня реликвию, — заговорил Уильям еще до того, как экипаж успел свернуть за первый угол. — Тебе следовало знать, что я так это не оставлю и не позволю тебе скрыться.

Маркейл из-под ресниц рассматривала Уильяма, который все это время держался спокойно и сдержанно. Прежде он таким не был. Жизнь не была слишком добра к нему.

Мысль эта причинила ей боль, и Маркейл опустила взгляд к рукам, слегка зажатым в коленях. «Надеюсь, он стал таким не из-за меня. Несомненно, наш разрыв он перенес легче, потому что у него было преимущество негодовать, а мне оставалось только сожалеть и…»

— Маркейл! — Уильям серьезно посмотрел на нее. — Нам нужно поговорить о той вещице, что ты столь бесцеремонно позаимствовала у меня.

— Ты прав. Пора с этим разобраться. — Она вздохнула. — Я сказала тебе, что уже отдала ее, но… я солгала. Она еще у меня.

— Я знаю.

— Почему ты так уверен?

Вопрос, очевидно, немного позабавил его.

— Потому что ты до сих пор еще здесь, в этом городе. Я не имел бы удовольствия видеть великую Маркейл Бичем в Саутенде, если бы ты не ждала встречи с кем-то.

— Мне нравятся милые маленькие города, так же как нравится Лондон, — сухо отозвалась она. — В них обретаешь душевное спокойствие.