Украденное счастье - Лора Бекитт Страница 23

В комнате почти не было вещей, и она показалась Эсме пустой. Однако стены были чисто выбелены, пол застелен немного потертым, но красивым ковром. Здесь царил скромный уют, напомнивший девушке о родном доме, о беззаботном детстве и былых мечтах. Ей стало хорошо, и вместе с тем она почувствовала, как к горлу подкатился ком, будто ей только что сообщили, что умер кто-то из близких.

Девушка опустилась на диван и, сделав усилие, промолвила:

— Мне нравится.

— Я рад, — ответил Таир. — Завтра принесу все, что тебе может понадобиться.

— Почему ты живешь в трущобах? Почему до сих пор не снял комнату в городе, как сделал это для меня? — не выдержав, спросила Эсма. — Ты мог бы избавиться от Юсуфа и жить как тебе хочется.

Юноша помрачнел.

— Все не так просто. Город строго поделен между людьми подобного рода занятий. У Юсуфа везде свои соглядатаи. Стоит мне обособиться — и я пропал.

— А если тебе заняться чем-то другим?

— Почему ты все время говоришь об этом? — Глаза Таира забегали, будто он что-то украл и был схвачен за руку. — Скажи еще про совесть! Тебе стыдно, что ты связалась со мной?

— Нет, — мягко возразила Эсма. — Просто я хочу тебя понять.

— Зачем тебе меня понимать? — Его тон и взгляд резали душу, как нож мог бы резать плоть.

Девушка собралась с духом и сказала:

— Отныне, кроме тебя, у меня никого нет.

— Не думай, будто чем-то обязана мне, — небрежно произнес Таир. — У меня много свободного времени, и мне совершенно не о ком заботиться.

На лице Эсмы появилось странное выражение, которое нравилось юноше, хотя он и не мог сказать, чем оно вызвано. То было сочетание мечтательности и досады, разочарования и симпатии.

— Когда ты крадешь какую-то вещь, думаешь ли ты о людях, которым она принадлежала? Ты отнимаешь у них кусочек души, отбираешь частицу их мира. Именно это случилось в тот день, когда ты похитил жемчуг, принадлежавший моей сестре. — Эсма перевела дыхание и продолжила: — Дело не в деньгах; просто внутри меня образовалась пустота, которая заполнилась только со временем, да и то с трудом.

Воцарилось молчание, глубокое, как колодец, и непостижимое, как сокровенное слово Аллаха.

— Прости, — наконец прошептал Таир. — Теперь я понимаю, почему не мог забыть об этом случае. Обычно я ворую украшения у торговцев, которые с легкостью превращают товар в деньги. А деньги безлики, верно?

— Да, если только ты говоришь не о ювелирах, ведь для них каждое изделие — произведение искусства, в которое они вкладывают душу.

Таир сокрушенно покачал головой.

— На моей памяти ты первый человек, который умеет разъединять духовное и материальное и вообще что-либо смыслит в этом.

— Ты умеешь читать? — осведомилась Эсма.

Юноша смутился.

— Нет.

— Мать рассказывала тебе сказки?

— Да. Я их очень любил. Слушая сказки, я словно попадал в волшебный и светлый мир.

— Такие ощущения и составляют то, что я считаю высшим, духовным. Сюда не должно вторгаться что-то гадкое и чужое.

— Ты права, — потерянно произнес Таир. И, желая оправдаться, добавил: — Не знаю, как это объяснить, но… когда я… иду воровать, во мне живет жажда приключений, как в детстве. А еще мне бывает приятно сознавать, что я умею делать то, что недоступно окружающим, что выделяет меня из толпы.

— Это мне понятно, — сказала Эсма.

Он оживился, и его глаза сделались пронзительно-зелеными.

— Правда?

— Да.

В порыве чувств Таир взял девушку за руку. Она была легка, как птичье крыло. Внезапно юноша ощутил в груди странную щемящую тесноту. Ему хотелось продлить это чувство, но Эсма вырвала руку, закрыла лицо ладонями и прошептала:

— Не слушай меня. Кто я такая, чтобы тебя учить! Преступница, неверная жена с обрезанными волосами!

— Волосы отрастут. — Он сделал паузу и сказал: — Мне приятно, что на свете существует нечто такое, что способно нас соединить, пусть даже это осуждается обществом. Будь ты безупречной женой верховного кади Багдада, разве тебе пришло бы в голову беседовать с вором?!

В его голосе звучали озорные нотки. Эсма невольно улыбнулась. Кажется, она улыбалась впервые с того момента, как ей вынесли ужасный приговор.

— Я совсем потеряла стыд, — прошептала она. — На самом деле у меня нет права не только говорить с тобой, но даже показываться тебе без покрывала.

— Запомни, — сказал Таир, — отныне ты можешь все. И в этом заключается твое преимущество. Ты никому не принадлежишь, ни перед кем не обязана отчитываться.

— Разве женщины Багдада могут быть свободными? — спросила девушка.

Юноша нахмурился. Такие, как Мариам, не носили покрывал и вступали в свободные отношения с мужчинами, однако им приходилось подчиняться Юсуфу. Другие, такие, как Эсма, скрывали свое лицо и пользовались всеми благами, какие дает положение супруги богатого человека. Но и они были вещью, которую можно купить, продать, а то и выбросить за ненадобностью.

Безусловно, Эсма не могла считать себя независимой. Однако Таир знал, что иной раз сладкая ложь куда более целительна, чем горькая правда.

— Ты свободна, — твердо произнес он. — Запомни это.

Пришла пора прощаться. Таир поднялся с дивана.

— До завтра. Спи спокойно. Я приду утром.

Юноша вышел из дома и оказался в саду. Ночь отняла у дневных красок их яркость и силу, зато аромат цветов был слаще и острее, чем днем. Они призрачно и нежно сияли в лунном свете. Осторожно, будто боясь что-то нарушить, юноша покинул сад и побрел по дороге.

Без Эсмы хижина показалась Таиру опустевшей, и он невольно почувствовал тоску, хотя раньше не имел ничего против одиночества. Юноше чудилось, будто здесь все еще витает аромат то ли духов, то ли цветов, то ли нежной женской кожи. Никогда прежде он столь остро не ощущал присутствия женщины в своем жилье и в своей жизни.

Таир решил лечь спать, однако его покой нарушил приход Мариам, которая с ходу спросила:

— Где ты пропадал?

Она выглядела растерянной и жалкой, но Таиру не хотелось вникать в ее проблемы. Он не подозревал о кипящем потоке ревности, готовом извергнуться из недр ее души, и не догадывался, чем он вызван.

— У меня были дела.

— Теперь ты свободен?

— Кажется, да.

К счастью, Мариам всегда верила, что для того, что происходит между мужчиной и женщиной в темноте, слова не нужны, и охотно покорилась, когда Таир молча повалил ее на кошму и задрал ее рубашку.

Таир взял ее грубовато, с какой-то странной досадой на себя и на жизнь, которая вечно подсовывала ему то, о чем он вовсе не мечтал.