Повелители стихий. Книга 4. Наступление бури - Рэйчел Кейн Страница 23

— Ты такой заботливый, — проворковала она томным, сонным голосом, и я услышала шелест ее простыни. Имон, вне всякого сомнения, тоже его услышал — уж насчет чего, а насчет приемов флирта Сара не знала себе равных. — Нет, думаю, он отступился. Просто звонит мне, когда обнаруживает, где я. И говорит… страшные вещи.

— Как это мерзко!

— По крайней мере, он больше ничего страшного не делает. Ограничивается словами.

Кретьен? И что-то страшное? Мне трудно было совместить одно с другим. Французский богач всегда казался мне поверхностным и чопорным, я его и бранящимся-то плохо себе представляла. Да и она должна была мне рассказать, какой бы стервой меня ни считала. Должна же была сестра рассказать мне, что вышла замуж за человека, который жестоко с ней обращается. Верно?

— Сара, он человек богатый и обозленный, — заявил Имон. — Это опасное сочетание. Ему известно, куда ты направилась?

— Нет, но он может догадаться. Семейство наше невелико.

— Побаиваешься, верно?

Она вздохнула:

— Немножко. Из-за Джо. Она порой не врубается, что к чему. Боюсь, если он кого-то послал, ей может не поздоровиться.

— Может, это преждевременно, но… звони мне в любое время, хоть днем, хоть ночью. Я все брошу и прибуду, — произнес, почти прошептал Имон низким, глубоким голосом.

Должна признать, что мой немедленный ответ был бы — бэби, бросай все и двигай сюда прямо сейчас. Но он прозвучал бы лишь в моих мыслях, а вслух я бы спокойно сказала ему: «Нет, спасибо, не надо…»

«Правильно, — напомнила я себе со своих немыслимых моральных высот, — ты, конечно, не такая, ты ведь никогда ничего подобного не делала…

Черт возьми, можно подумать, будто это не я подцепила Дэвида, голосовавшего у дороги. И мигом съехала с моральных высот, встав на пресловутый скользкий путь.

— Ты опасный соблазнитель, — проворковала Сара низким, грудным голосом.

— Ничего подобного, — ответил он. — Я человек чести. Буду спать на кушетке, платоническим манером. Чистый, как свежевыпавший снег…

Голос его упал еще ниже, хотя, казалось, ниже уже некуда.

— Сара, а если серьезно, то, как бы неожиданно все это ни прозвучало, но ты мне очень нравишься. И я очень хочу узнать тебя лучше. Надеюсь, ты не считаешь это неприемлемым.

— Нет.

— Вот и хорошо.

Я разве что не увидела через трубку его улыбку.

— Тогда ты не будешь против, если я позвоню снова? Или мы увидимся?

— Вовсе нет, — промурлыкала она.

«Вовсе нет», — мысленно передразнила ее я, скорчив рожицу в трубку, после чего, затаив дыхание, осторожно ее повесила. Решив наконец, что, пожалуй, с меня хватит.

Едва я сделала это, как теплые губы прикоснулись к моему плечу.

— Что это ты делаешь? — спросил Дэвид.

Я громко пискнула, развернулась в простыне, оказавшись в итоге спеленутой, точно мумия, и увидела, как он потягивается, опершись на локоть. Великолепный, как полуночный сон, с горящими глубинным огнем глазами.

— Нет, что ты делаешь? — удалось выдохнуть мне. — Ты вроде как должен быть…

Он коснулся пальцами моих губ, заставив меня умолкнуть.

— Я должен быть здесь.

Пальцы сменились губами: жарким, страстным, нежным поцелуем, от которого я полностью растаяла, и внутри и снаружи. Я чувствовала его язык, его руки, скользнувшие под простыню, — господи, как это было здорово. Все мои нервные окончания гудели от электрического возбуждения.

Снаружи, не прекращаясь, шелестел по стеклу дождь, напомнивший, что мне остался всего час до того, как надо будет принимать душ, катить в студию и опять разыгрывать унизительное представление с Марвином и его чертовыми предсказаниями, слишком точными, чтобы такое могло быть.

— Мне скоро вставать, — проворковала я, припадая губами и языком к его голой груди, а потом соскальзывая все ниже, к животу…

И услышала его медленный, стонущий вздох.

— Тогда нам надо поторопиться, — промолвил он, разглаживая мои кудряшки.

Утром — точнее сказать, в предрассветном сумраке, дождь наконец прекратился, как раз к тому времени, когда я прикатила на студийную парковку. Взглянув на себя в зеркало и с удовольствием отметив пышность и блеск распрямленных волос, я быстро наложила макияж, не допустив на сей раз Женевьеву к моей прическе, после чего взглянула на одежку, которую она подготовила для меня, повесив на вешалку у двери.

— Смеешься, да?

Она пожала широкими мускулистыми плечами.

— Нет, правда. Я тебе заплачу, только скажи, что это шутка.

— Не получится, дорогая, — сказала она и зажгла сигарету «Мальборо». Курить в гримерной не полагалось, но ее это никогда не волновало.

Придержав дыхание, я встала со стула, сняла съемочный наряд с вешалки и подняла на свет, чтобы получше рассмотреть.

Так, ясно, что на сей раз Марвин вознамерился прогнозировать теплую, солнечную погоду. Мне предстояло вырядиться солнышком: залезть в желтый пенистый резиновый шар с прорезями для лица, рук и ног. И натянуть желтые колготки.

— Нет, — заявила я. — Этого надевать не стану. Скажи Марвину…

— Что мне сказать?

Марвин, войдя в гримерную, обхватил меня тяжелой рукой за плечи, наклонился и заглянул мне под блузку. От него пахло скверным одеколоном и мятной жвачкой, перебивавшей сохранившийся со вчерашнего вечера запах алкоголя. Его имплантированные волосенки выглядели как саженцы, но перед выходом в эфир он прикрывал их накладкой, от красноты в глазах избавлялся с помощью «Визина» и, разумеется, отбеливал зубы. Все, касающееся съемочной площадки, Марвин знал так, как другие, не ему чета, настоящие метеорологи знают спутниковые графики.

— Что, не нравится костюмчик? Надо было вчера принять мое приглашение на завтрак, хи-хи.

Я вымучила улыбку, напоминая себе, что без работы мне никак и платят здесь всяко больше, чем в магазине сети «Севен-илевен», а шансов быть ограбленной несколько меньше.

— Мне кажется, это неподходящий наряд, — промолвила я, стараясь говорить в профессиональной манере. — Как насчет чего-нибудь другого? Чего-нибудь не столь?..

— Детишки любят Солнышко, — заявил он и сжал пенистую резину как раз на том месте, где должна была оказаться моя грудь. — Смотри, так и хочется обнять. Давай, Джо. Веселее.

Его игривый тон меня не одурачил: глаза у него были злые, и я понимала, что отрицательного ответа он не примет. Понимала я и то, что директор программы новостей, торопливый молодой парень по имени Майкл, едва ли примет в расчет мое неприятие пенистой резины, а профсоюза, способного защитить меня от этого гнусного надругательства над стилем, на телестудии не было.