Нежность Аксель - Франсуаза Бурден Страница 23

— Вот уже несколько недель его тренирует Ромен, — снова заговорила она, — и они действительно хорошо понимают друг друга.

— Представь себе, я тоже! И я, как и ты, уверен в мастерстве этого коня. То, что он плохо выступил тогда, ни о чем не говорит, я…

— Знаю, ты здесь ни при чем. Но в этом сезоне я должна дать Ромену возможность показать себя.

Как первому наезднику конюшни Монтгомери Антонену всегда предоставлялись лучшие скакуны, однако сейчас Аксель была единственным судьей и решение принадлежало ей.

— Ты права, — медленно проговорил он. — Ромен заслуживает удачных выступлений, он очень заметно прогрессирует.

Аксель взглянула на него вопросительно, потом перенесла все внимание на жеребят, которые заканчивали работу. Она слишком хорошо знала Антонена, чтобы поверить в его альтруизм или даже просто в товарищеские чувства. До сих пор Ромен не заслонял его, но он был на подъеме и, благодаря совсем маленькому росту, мог выступать в любом весе. Очень скоро он превратится в соперника.

— Дай ему Артиста, а мне оставь Макассара, — предложил Антонен деланно небрежным тоном.

— Не о чем больше спорить! — отрезала она.

Антонен последовал за Аксель, которая присоединилась к возвращающимся шагом наездникам. Одной из привилегий Антонена было не выводить последнюю партию, жеребят, и иногда по утрам он не появлялся вовсе. Порой такое поведение звезды раздражало Бенедикта, но профессиональные качества Антонена были настолько очевидными, что он закрывал на это глаза.

Аксель осмотрела лошадей одну за другой, послушала их дыхание и отдала приказание возвращаться.

— Пообедаем вместе? — предложил Антонен.

Понимая, что он пришел на ипподром только ради этого, она засмеялась.

— Да чтобы я поверила, будто ты интересуешься молодым поколением!..

— Интересуюсь. И даже могу сказать, что эта неказистая на вид алезанка-подросток превратится в превосходную кобылу. Я бы поскорее включал ее в соревнования. Если ты, конечно, не доверишь ее Ромену…

Аксель повернулась и презрительно посмотрела на него.

— Не делай из мухи слона, будь добр.

Она могла быть такой же высокомерной, как и Бен, когда желала того! Антонен опустил голову и сокрушенно прошептал:

— Да, шеф! Хорошо, шеф! А как с обедом?

Аксель в нерешительности продолжала смотреть на него.

— Отправляйся в дом и перекуси что-нибудь, — наконец отрезала она.

В доме будет Констан, и Антонен не сможет прибегнуть к своим штучкам, чтобы воздействовать на нее своим очарованием. Очарованием, которое утром не оставило ее равнодушной, — возможно, из-за жаркого июньского солнца, которое вызывало самые разные желания.

Она отвернулась, с удивлением обнаружив, что все еще испытывает к Антонену определенный интерес. Их роман оставил очень приятные воспоминания, и порой она спрашивала себя, не была ли она несправедлива.

— В последние дни я два-три раза видел твоего брата, — сказал он.

— Где?

— В парке. Мне кажется, он ищет работу.

Новость привела ее в замешательство. Неужели Дуглас решил заняться чем-то, а не дуться и жаловаться? Если это так, то первым обрадовался бы Бенедикт. Он только и ждет, чтобы внук проявил хоть малейший признак доброй воли, и если он окажется достаточно храбрым, чтобы устроиться конюхом у конкурента…

— Только бы это оказалось правдой! — радостно воскликнула она.

Антонен воспользовался этим и обнял ее, но она тут же высвободилась.

— Ты прекрасно знаешь, что я этого не хочу! И тем более здесь!

Они как раз выходили за ограду тренировочного центра, и их мог увидеть кто угодно.

— Если пожелаешь, можно перейти на «вы» и пожимать друг другу руки при встрече!

Злой тон Антонена не возмутил Аксель, а взволновал. В конце концов, то, что он не хочет оставаться на расстоянии, было объяснимо. Что может быть более болезненным для мужчины, чем холодность, с которой она с ним обращалась. Как будто он никогда не держал ее в объятиях, никогда не раздевал, никогда…

— Сбросил! — раздался крик за спиной.

В тридцати метрах от них жеребенок сбросил наездника и, радостно взбрыкивая, скакал вокруг остальных. Аксель удалось разглядеть номер конюшни, выбитый на седле.

— Это кобылка из конюшни Лионеля, — объявила она. — Ты видишь ученика?

Приставив руку к глазам, Антонен осматривал аллеи. Многие скакуны закончили работу и небольшими группами направлялись к выходам. Освободившаяся лошадка приводила в волнение остальных, особенно двухлеток, готовых отвлекаться по пустяку.

— Да, вот он.

Мальчишка лет пятнадцати, в пыльной футболке и съехавшем на бок шлеме, бежал к ним.

— Не беги! — закричал Антонен.

Чтобы поймать коня, сбросившего всадника, требовались самообладание и реакция. Из чувства солидарности, а также чтобы неразбериха не распространилась на весь тренировочный центр, большинство присутствующих тренеров медленно сужали круг вокруг кобылки, которая решила пощипать травы на склоне. Наконец одному из них удалось ухватить вожжи, волочившиеся по земле, и покончить с происшествием. Ученик вскочил в седло под насмешки окружающих. Аксель и Антонен пошли дальше.

— Меня уже давно не сбрасывали, — сказал Антонен.

— Не следует так говорить, это приносит несчастье.

— Ты суеверна?

— Конечно. Как и все, на мой взгляд. Кстати, помнится, у тебя был хлыст-талисман, десять раз зашитый сапожником!

Они обменялись заговорщицкими улыбками, и когда Антонен слегка коснулся руки Аксель — нежно, но сдержанно, — она не стала противиться.

* * *

Кэтлин рассеянно следила взглядом за пчелой. Розовые кусты цвели без устали, на них в изобилии появлялись крупные красные и желтые цветки, так привлекавшие насекомых.

— Когда ты говоришь, что все закончится тем, что ты наделаешь глупостей, о чем конкретно ты думаешь, Дуг? О самоубийстве? Об ограблении банка?

Смущенная физиономия молодого человека вызвала у Кэтлин смешок.

— Я пошутила. Ты потерял чувство юмора? Пойдем-ка, я поджарю тебе яичницу-глазунью. В холодильнике почти пусто, я сегодня должна была уезжать, но, в общем, очень рада, что ты приехал. Приглашаю тебя вечером в ресторан!

После крика о помощи — по телефону — она отправила Дугласу билет на самолет, приглашая провести у нее в Лондоне сутки. Он был настроен рассказать ей обо всех своих неприятностях, но ничего не объяснил. Он терялся уже в начале предложения, не мог его закончить и при этом не отрывал взгляда от пола.

Они вошли в дом, где большая часть мебели была уже в белых чехлах.