Столетнее проклятие - Шэна Эйби Страница 23

За все эти годы он получил из Шотландии только пять писем. Пятое было кратким сообщением о смерти отца. Это был второй счастливейший день в жизни Маркуса. Теперь он знал, что наконец-то может вернуться домой.

— Я не выйду за тебя замуж, — вдруг оборвав его мысли, резко заявила Авалон. — Я не хочу обманывать тебя. Можешь бить меня или морить голодом — все равно этому не бывать.

— Я не собираюсь бить тебя! — ужаснувшись, выпалил Маркус.

Авалон промолчала, и в этом молчании явственно читалось сомнение.

— И морить тебя голодом я тоже не стану. Я ни когда не смог бы так обращаться с женщиной!

И снова она промолчала.

— Никогда! — с силой повторил Маркус. — Никогда!

И, поддавшись искушению, осторожно коснулся ладонью ее щеки. Кожа у нее была гладкая, нежная, как у ребенка. Авалон не шелохнулась. Маркус никак не мог понять, что она чувствует. Сам он задыхался от изумления и бесконечной нежности, втайне удивляясь себе. Самым главным для него сейчас было убедить Авалон в том, что он, Маркус, совсем не похож на отца. Но это искреннее желание все тесней сплеталось с вожделением, которое вновь подымалось в нем темной жаркой волной.

— Никогда, — выдохнул он едва слышно, касаясь губами ее волос.

Ему страстно хотелось осыпать поцелуями ее стройную непокорную шею, обнять Авалон не как пленницу, но как желанную женщину, снова ощутить на губах сладкий привкус ее вишневых губ…

Эти мысли ураганом пронеслись в голове Маркуса. Он увидел, как губы Авалон едва заметно приоткрылись. Показалось ему или нет, что ее сердце забилось чаще? Ни о чем уже не думая, Маркус провел пальцем по ее нежным приоткрытым губам. Авалон закрыла глаза, и ее длинные черные ресницы полукружьями легли на бледные щеки.

— Ты будешь моей женой, — хрипло прошептал Маркус и тут же понял, что совершил ошибку.

Авалон оттолкнула его руку и отвернулась.

— Нет, — выкрикнула она. — Нет! Никогда!

Маркус не стал с ней спорить. Сейчас куда важнее было вновь овладеть собой. Авалон пьянила его, как крепкое вино, а он не мог пока поддаваться этому сладкому дурману. Все равно все будет так, как он сказал. Не важно, что думает сейчас Авалон, — она будет его женой. На его стороне — предание, которое объясняет все.

Два дня спустя отряд въехал на земли Кинкардинов. Еще день пути — и они будут в замке Савер.

Конец путешествия оказался нелегким. Небо, так долго грозившее пролиться ранними осенними дождями, наконец исполнило свою угрозу. Ветер дул с такой силой, что мог вышибить из седла зазевавшегося всадника. И тем не менее Маркус и его люди не желали останавливаться и искать укрытия от дождя. Всем не терпелось поскорей вернуться домой. Они и слышать не хотели об остановке.

Настроение Авалон было под стать погоде. Как ни старался Маркус укрывать ее от дождя, она, как и все, промокла до нитки. Кончик ее носа покраснел от холода, отсыревшие волосы липли к лицу и шее.

На рассвете, когда до замка оставались считанные часы, проливной дождь превратился в самую настоящую бурю. Маркус наскоро посоветовался со своими людьми — и все-таки решил ехать вперед. Очень уж досадно казалось разбивать лагерь в такой близости от Савера.

Одна только Авалон была другого мнения.

— Болван! — яростно воскликнула она, не поверив собственным ушам, когда Маркус в разгар бури велел всем садиться на коней. Ветер трепал ее длинные волосы, и они извивались в воздухе, точно щупальца невиданного зверя; по лицу Авалон текли потоки воды. — Это же безумие — ехать в такую непогоду! Никто не станет гнаться за тобой через всю Шотландию! Я это точно знаю, и ты знаешь. Зачем ты гонишь нас вперед?!

Маркус в ответ лишь пожал плечами, прекрасно понимая, что этим жестом только сильней разъярит ее.

Он и вправду знал, что люди де Фаруша не осмелятся последовать за ним в самую глубь Шотландии. За прошедшие дни отряд уже миновал земли четырех кланов; все они были дружественны Кинкардинам и вряд ли отнесутся благосклонно к нарушившим границу англичанам. Разве что те приведут с собой целую армию.

Только ни барону, ни его братцу не под силу так скоро собрать большое войско. Может быть, это случится попозже, но тогда уже будет поздно отбирать у него Авалон.

Маркус ехал навстречу буре вовсе не за тем, чтобы избежать погони. Он просто хотел поскорее вернуться домой.

Авалон обхватила себя руками, дрожа всем телом. Даже шерстяной тартан не спасал от холода в такую непогоду. Маркусу очень хотелось подойти к ней, обнять, согреть поцелуями ее побелевшие губы, чтобы она позабыла и о холоде, и о своем упрямстве.

Однако он уже давно заметил, что всякий раз, когда его посещали подобные мысли, Авалон мрачнела и погружалась в угрюмое молчание. И потому Маркус только, как всегда, усадил ее на своего жеребца и сам сел в седло позади нее.

Буря между тем ярилась все сильнее; Маркус с детских лет не помнил такой непогоды. И люди, и кони все ниже наклоняли головы, спасаясь от потоков ледяной воды, от неистовых порывов ветра.

Оглушительный рокот грома раздавался все ближе. Кони с каждым раскатом испуганно мотали головами. Небо то и дело рассекали ветвистые молнии, вспыхивая все ярче и ближе.

Авалон приходилось прятать голову под краем тартана, который натянул над ней Маркус. В другое время она бы с негодованием отвергла его помощь, но всю ее гордость давно уже смыло проливным дождем.

Она давно уже промокла насквозь, но теперь вдобавок все ее тело ныло, как избитое. Никогда еще Авалон не чувствовала себя такой несчастной и жалкой. Тартан, растянутый над ее головой, тоже, конечно, промок, но он хотя бы защищал лицо от хлеставшей с неба ледяной воды. Авалон понимала, что Маркусу нелегко все время держать руку вот так, на отлете, чтобы защитить ее от дождя и ветра, и сама перед собой притворялась, что втайне злорадствует: пусть пострадает в уплату за свое ослиное упрямство! На самом деле никакого злорадства она не чувствовала. Авалон была слишком измучена, чтобы наслаждаться мстительными мыслями. Ей сейчас хотелось только одного, чтобы это треклятое путешествие поскорей завершилось.

И тут темнота впереди с оглушительным грохотом раскололась. Огромная молния, словно карающая десница господня, ударила в кряжистый дуб и полыхнула так ослепительно и грозно, что Авалон показалось: наступил конец света.

Ее подбросило в воздух и с силой швырнуло прямо в грязь. И наступила тишина — такая страшная, точно в мире совсем не осталось звуков.

В первый миг Авалон сочла это блаженством.

Потом оказалось, что, лежа лицом в грязи, невозможно дышать. Она приподнялась на локтях, со свистом втянула пахнущий гарью воздух и огляделась. По-прежнему не было слышно ни звука, но зрение оставалось при ней, и то, что она увидела, было ужасно.

В первую минуту все заволокла туманная дымка, но потом в глазах у Авалон прояснилось, и перед ней в частых вспышках молний предстал самый настоящий хаос. Люди, верхом и пешие, метались и беззвучно что-то кричали. Кони вертелись, бешено взвиваясь на дыбы. Дуб, расколотый молнией, рухнул на дорогу и пылал, точно факел, будто бы с неба не лились потоки воды.