С тобой навсегда - Татьяна Ковалева Страница 23

Больше мы не разговариваем.

Он подвозит меня к общежитию, я выхожу из машины, не прощаясь. Я даже не захлопываю за собой дверцу — выражаю таким способом свое пренебрежение.

С утра девочки собираются на работу, тихо переругиваются между собой, а я нежусь, потягиваюсь в постели — мне сегодня в театр только к одиннадцати; можно позволить себе расслабуху. Впрочем скоро я вспоминаю, что у меня есть еще одно важное дело, и тоже поднимаюсь.

Завтракать садимся вместе.

Между делом рассказываю подругам, что была вчера на концерте:

— И как вы думаете, кого я там встретила?

Надежде не очень интересно. Она даже ухом не ведет; она во власти собственных мыслей.

А вот Вера сразу переполняется любопытством:

— Кого?

— Музу…

— В смысле, Ленку?

— Да, представь себе.

Такой незатейливый получается разговор, но Вера любит именно такие — простенькие, «жизненные», как она сама выражается, беседы. Разумные ее скоро утомляют: она не любит разговоры «за чашечкой кофе», она предпочитает разговоры «за семечками»…

— Ленка, значит, по концертам ходит! — почему-то это впечатляет Веру, и она округляет глаза. — И ее парень, конечно, был? Ну… этот — вчерашний.

— Был красавчик.

— Мэн! — вставляет бесстрастным голосом Надежда.

— И что Ленка говорит? — интересуется Вера.

— Ничего. Мы не разговаривали. Как-то не сложилось… — я затрудняюсь подобрать сразу убедительное объяснение. — На разных уровнях оказались, что ли?

— На каких уровнях? — не понимает Вера.

— Ну это так… отвлеченное, — я неопределенно взмахиваю рукой. — Считай, виделись издалека.

Надежда первой уходит из-за стола.

А Веру разбирает любопытство:

— И что?

— Ничего. Она осмотрела Кандидата с ног до головы. По-моему, он ей даже понравился!

— Что ты говоришь! Кандидат ей понравился?

— Во всяком случае какая-то улыбочка — не очень понятная — блуждала у нее на губах.

— А ты?

— Что я? Ты же знаешь, как я отношусь к Кандидату! Увел бы его кто-нибудь, что ли.

— Не скажи! — вдруг высовывается из душевой Надежда. — Он у тебя не дешевка. Видный мужчина…

«Она, кажется, смеется надо мной!»

— Забери его себе, дорогуша, и поклоняйся! — огрызаюсь я. — Завязывай ему шнурки.

Они смеются в ответ, причем обе смеются как-то задумчиво. Я изумляюсь:

«Неужели забрали бы, если б забирался?»

Подруги уходят первыми. За ними спускаюсь и я. Вызываю от вахтера такси.

Через четверть часа называю таксисту адрес.

— Где это? — не знает он.

— Район новостроек…

— Сейчас всюду новостройки, — роняет он и довольно резко трогается с места.

Водитель, оказывается, отлично знает, «где это», но почему-то ему захотелось покапризничать. Наверное, ему жаль мучить машину на ухабах. Другого объяснения я не нахожу.

Минут через сорок мы на месте. Я расплачиваюсь, поднимаюсь на шестой этаж. Нажимаю на кнопку звонка.

Некоторое время за дверью тихо. Я уже начинаю подумывать, не ушел ли Петер Фолькер еще вчера. В таком случае я напрасно сюда приехала.

Но тут замок щелкает, дверь отворяется.

Петер Фолькер вопросительно смотрит на меня. Наконец узнает (я в другом наряде сейчас). В глазах его что-то неуловимо меняется: он видит во мне уже не только хозяйку квартиры (хотя никакая я не хозяйка!), но и женщину. Я угадываю по его глазам — он видит во мне интересную женщину.

Петер Фолькер склоняется слегка и делает осторожный приглашающий жест рукой.

Я вхожу и без всяких обиняков заговариваю с ним по-немецки:

— Это ваше полное имя — Петер Фолькер… А какое основное? Как называют вас друзья?

— Можете звать меня Петер, — вижу, бровь его удивленно ползет вверх; после вчерашнего вечера пантомимы и клоунады он совсем не рассчитывал услышать что-либо членораздельное и понятное ему. — А как — вас?

— Хорошо, Петер! А меня зовут Люба. Или Любаша — как вам больше нравится! — я улыбаюсь ему; я, конечно, не вижу, как выглядит моя улыбка со стороны, но мне хотелось бы, чтобы улыбка получилась солнечной: этот Петер очень симпатичный, и вполне понятно мое желание понравиться ему.

— Любаша — красивое имя! — кивает Петер.

Он, кажется, несколько смущен.

Я снимаю косынку, вешаю на крючок:

— Что же мы стоим в прихожей? Я принесла вам завтрак. Вы, конечно же, хотите есть.

— Да. Я бы не отказался… — он улыбается мне в ответ. — Честно говоря, я собирался уходить. Чужая квартира… Но не знал, как быть с ключом.

— Уходить? — я взглядываю на его левое бедро. — А как ваша нога? В порядке?

— Немного болит, — он морщится. — Но можно терпеть. Можно даже ходить не хромая.

Я включаю духовку (какое это, вероятно, убожество в его глазах!), выкладываю на противень несколько бутербродов с сыром и ветчиной. Ставлю на огонь чайник.

Петер с интересом глядит на меня, возвышается посреди кухни. Сегодня я замечаю, что он высок. Да, когда он стоит, он очень высок.

— Садитесь, пожалуйста, Петер.

Он послушно садится на табурет.

— Простите… Наверное, мне все-таки следовало уйти, оставив ключ под ковриком. Я доставляю вам лишние хлопоты.

— Ничуть. Вы как будто озадачены чем-то. Да?

— Немного… вчера вечером вы не говорили по-немецки.

Я оборачиваюсь:

— Да, не говорила. Точнее, не хотела говорить по-немецки при этом человеке.

— Он не ваш муж?

— Нет, Боже упаси!

Петер вздыхает — как бы с облегчением:

— Знание немецкого — это ваша тайна?

Я пожимаю плечами:

— Пожалуй, не для всех. Моя мама — из семьи советских немцев. Я не афиширую это.

Лицо Петера становится напряженным. Он не понимает чего-то важного.

А я круто меняю тему разговора:

— Хочу, чтобы была ясность, Петер. К великому сожалению, это мы вчера сбили вас.

— Вы? — он на миг задумывается. — А мне показалось вчера… Эти странные объяснения вашего друга.

— Вы неправильно поняли его, — выкручиваюсь я. — Он просто дурачился. Он шутник по природе.

Петер глядит на меня тепло: