Любовь в награду - Джулия Энн Лонг Страница 23

– Могу я оставить вам чай, лорд Ла Вей?

– Да, можете оставить, – резким тоном ответил он. Его обычная презрительная надменность вернулась, и он повернулся к Элайзе спиной. – А теперь можете оставить и меня.

Р-р-р! «Можете оставить и меня!»

Элайза не была уверена, что сможет когда-нибудь привыкнуть к тому, что ее прогоняют таким образом. Его слова звенели у нее в ушах, как будто в них эхом отдавался стук захлопнувшейся двери. Направляясь к двери, она машинально провела рукой по спинке коричневого стула – на удачу и еще потому, что дотрагиваться до бархата очень приятно, а она старается получать удовольствие везде, где только можно.

Спускаясь вниз, Элайза замедлила шаг, решительно вздохнула, развернула финансовую смету и быстро пробежала по ней глазами. Сначала смета показалась ей точно такой же, как предыдущая, но потом она увидела новую строку: «Цветы – один шиллинг».

Откинув голову, Элайза заулыбалась и торжествующе подпрыгнула.

Филипп выпил чай из ивовой коры, который на вкус был в точности таким же, как кора ивы, если лизнуть ее языком.

За это он вознаградил себя куском яблочного пирога. За пирогом последовал кофе, после чего Ла Вей откинулся на спинку стула и стал ждать смерти.

На самом деле он не думал, что новая экономка собиралась его отравить. В конце концов, она представила рекомендации от Редмондов, да он и сам прекрасно разбирался в человеческой натуре.

Но если рассуждать о смерти…

Совсем недавно он узнал, что смерть может настичь человека в любое время и в любом месте. Она пришла за его теткой, когда той было девяносто. Тетка испустила свой последний вздох на многолюдном семейном приеме – упала со звуком падающей деревяшки с того самого коричневого стула, который, похоже, так понравился миссис Фонтейн.

Смерть может быть грубой и несправедливой – от гильотины, например, которая прервала жизнь его отца, брата, кузенов и друзей. Смерть бывает насильственной и внезапной – она могла наступить от рук головорезов, напавших на него в Лондоне.

Так почему бы не принять смерть из рук экономки с глазами мягкими, темными и глубокими, как сердцевинка анютиных глазок – нет, лучше как темно-фиолетовая орхидея, – и улыбкой, от которой на ее подбородке появляется ямочка. Филипп ловил себя на том, что ему хочется повернуться к ней лицом – так человек поворачивается к лампе в темной комнате или к очагу – в холодной.

Филиппу пришло в голову, что если бы миссис Фонтейн была последним человеком в его жизни, которого ему было бы суждено увидеть перед встречей с Создателем, он бы не стал выражать недовольства по этому поводу. При мысли об этом он слегка опечалился.

Прошло полчаса, а он все еще был жив и чувствовал себя гораздо лучше.

Миссис Фонтейн права: боль запускает в него свои когти и от этого ему все дается с трудом.

Принцу понадобилось немало отваги, чтобы выпить этот чай из ивовой коры.

Ла Вей нахмурился, задумавшись, как же чай на него подействовал? И признал: в основном благотворно.

Как часто отвага и благо оказываются вещами равносильными. Нет, благо все-таки мягче.

Филипп снова обратил внимание на стопку писем, заключающих в себе его настоящее, прошлое и, возможно, будущее. В первую очередь он должен написать деду, ведь дед не становится моложе. Медленно заживающий на правой ладони шрам превращал для него написание писем в настоящую борьбу, а когда он пробовал писать левой рукой, создавалось впечатление, что он делал это либо в состоянии изрядного подпития, либо его рукой водил трехлетний ребенок.

Ла Вей вздохнул, почувствовав, что сильное напряжение, сковывавшее его, чуть ослабевает, а ведь он испытывал боль с тех самых пор, как приехал в Пеннироял-Грин.

И тогда он придумал отличный повод еще раз вызвать звонком миссис Фонтейн, а если быть до конца честным – способ использовать миссис Фонтейн.

Отличный способ.

Элайза находилась на кухне, готовясь сесть с прислугой за полуденную еду.

Она направилась к столу, на котором Мэри разложила нарезанный хлеб, сыр и куски курицы. Их ждал чайник со свежезаваренным чаем, вокруг которого были выставлены простые, повседневные тарелки и блюдца.

Элайза пододвинула себе стул и со вздохом села.

– Джеймс и Рамзи, я хочу, чтобы вы занялись полировкой серебра. Вам понадобится на это несколько дней, но…

Долгий, сочный, вызывающий звук нарушил тишину прямо под ней.

Элайза застыла, а потом ее лицо опалило огнем.

Не могла она издать такой звук! Хотя из-за переживаний нервы еще и не такую шутку могут сыграть с человеком. Это она знала от своего отца доктора.

Элайза посмотрела на Джеймса и Рамзи, сидевших напротив. Их глаза покраснели, выпятились и наполнились слезами от усилия сдержать смех. Горничные смотрели вниз, но их плечи тряслись, как листья на сильном ветру. Сдерживаемое веселье, без сомнения.

Вздохнув, Элайза пошарила под собой рукой и вытащила надутый мочевой пузырь овцы, спрятанный под подушку стула. Она осторожно положила его на стол.

– Моему сыну это очень понравится, спасибо, – сказала Элайза. – Это его любимый звук. А теперь можете засмеяться, Джеймс, пока ваши глаза не вылезли из орбит.

Джеймс с таким шумом выпустил из себя сдерживаемое дыхание, что этот звук почти не отличался от того, что издал овечий мочевой пузырь.

– Я хочу прояснить кое-что – это поможет всем нам сохранить немало времени, – вкрадчивым тоном произнесла Элайза. – Меня не испугать пуканьем, мышами или каштанами. Такие вызовы только веселят. А вот несоблюдение субординации меня злит, скрывать не стану. Зато хорошая работа заслужит мою похвалу и снисходительность. Если вы против того, чтобы выполнять работу, за которую вам платят деньги, можете немедленно подать прошение об увольнении. Но вы уйдете без рекомендательных писем. Я – не уйду – никуда.

Одна из ее учениц как-то сказала: «Меня бросает в дрожь, миссис Фонтейн, когда вы вот так смотрите на меня и не моргаете». Элайза обладала даром переносить осознаваемую ею силу собственной личности во взгляд. Таким взглядом она наградила по очереди каждого из слуг, пытаясь убедить их, что она может глубоко заглянуть в их виновные, томящиеся, темные и мелкие души.

Ее сердце билось с неистовой силой. Если вся прислуга прямо сейчас уйдет с работы – слуги стали такими капризными! – они поставят ее в неловкое положение. Элайза даже представить себе не могла, как сообщит лорду ла Вею, что вся прислуга дезертировала, когда она заняла место экономки. Даже экономкам, не справившимся со своей работой, не удавалось увести всех слуг из дома, как знаменитому сказочному Крысолову детей из города Гамеля.

– Миссис Фонтейн, – заговорила Долли, наклонившись к Элайзе через стол и положив свою большую ладонь на ее руку. Элайза смотрела на нее до тех пор, пока Долли медленно, осторожно не отодвинула свою руку и не скрестила ее с другой рукой. – Его светлость проведет здесь всего месяц или чуть больше. Вы можете удвоить свое жалованье за неделю-другую, играя в мушку на пять карт и даже не пошевельнув пальцем, или как раз просто пошевелив пальцем. Так к чему портить вашу хорошую фигурку и ручки щелоком и трудом? – Долли произнесла все это доверительным, льстивым тоном. – Мы неплохо живем, и нам неохота ничего менять. Мы же отличная компания, вы так не считаете?