Фонтан мечты - Джози Литтон Страница 24

– Нет, я серьезно. Моя мама, из которой бы вышел отличный матрос, пыталась меня научить, но при всей ее любви ко мне результат оказался разочаровывающим.

– Вы близки со своими родителями.

– Я не могу представить, что бывает иначе.

– Вам повезло. Семья для человека – самое важное.

– Расскажите о вашей семье. Ваши родители живы?

– Мой отец умер, когда я был очень молод. Мама моя осталась в Кентукки, она не уехала бы оттуда ни за какие блага мира. К счастью, она позволила нам с братом помогать ей, чтобы она ни в чем не нуждалась.

– У вас есть брат? Как его зовут?

– Должен сказать, – с улыбкой начал Нилс, – что отец назвал меня, первенца, а мама вытребовала себе право дать имя второму ребенку.

– Разумно. Ваш отец назвал вас Нилсом, а мать назвала брата...

– Ей всегда нравились легенды о рыцарях Круглого Стола.

– Артур? Я угадала?

– Увы, нет. Ланселот.

– О...

– Не знаете, что сказать, принцесса?

– Я просто подумала, каково мальчику жить с таким именем в Кентукки.

– Он долго не откликался на это имя, да и сейчас не откликается. Когда мы были еще совсем маленькими, соседи прозвали его Шедоу [2], потому что он всюду за мной ходил. С тех пор его так и зовут, хотя теперь он стал вполне самостоятельным человеком.

– Он был с вами в Вашингтоне?

– Бывал. Приезжал, уезжал.

– Он любит приключения?

– Пожалуй.

Конь ее слегка забрал в сторону, и она оказалась почти вплотную к нему.

– Как вы?

– Я человек положительный во всех отношениях.

Она засмеялась. От души, вольно, грудным искренним смехом, к счастью, совсем не похожим на писклявое хихиканье; которое любят издавать барышни по другую сторону Атлантики.

– Я так не думаю, мистер Вулфсон. И еще я не думаю, что вы из тех, кто любит все о себе рассказывать.

Один – ноль в пользу принцессы, которая оказалась права на все сто. Надо было чуть увести беседу в сторону.

– Отчего вы считаете, что мне есть, что рассказать о себе такого, что вам было бы интересно?

Она пристально посмотрела ему в глаза.

– Человек, который из полудикого Кентукки мог вскарабкаться до высот президентских палат в Вашингтоне, определенно должен иметь что-то за душой.

– Что было бы интересно принцессе? – Он не хотел этого говорить. Она его смущала, рассредоточивала его внимание. Его к ней тянуло просто неодолимо. При иных обстоятельствах он бы...

Нет, он не стал бы стремиться к личным с ней отношениям. Эта женщина была рождена для брака. Иметь семью, рожать детей. Таких женщин Нилс стремился всячески избегать.

И тем непонятнее было, отчего он все никак не мог оторвать от нее взгляда.

– Пожалуйста, не думай, что я не знаю, что ты делаешь, – сказала Амелия.

Джоанна, сидевшая рядом с Кассандрой в гостиной Босуика, изобразила невинную улыбочку.

– Понятия не имею, о чем ты.

– Ты считаешь, что мистер Вулфсон может быть моим ухажером.

– Что за идея! – воскликнула Джоанна. – Впрочем, если ты видишь его в этом качестве...

– Это ты видишь, а не я. Это потому ты его сюда пригласила.

Мать ее опустила чашку на стол и сложила руки на коленях. Амелия давно заметила, что этот жест означал, что мать станет взвешивать слова с особой тщательностью.

– Разве недостаточно того, что у нас есть все причины быть благодарными мистеру Вулфсону, что он оказался человеком интересным и что он, кажется, имеет в Лондоне немного знакомых и посему с удовольствием воспользуется возможностью расширить круг общения? Разве этих причин недостаточно, чтобы его пригласить?

– Да, но ты пригласила его не поэтому.

Кассандра заполнила паузу смешком и послала Джоанне многозначительный взгляд.

– Вот она тебя и раскрыла, подруга.

– Моя собственная дочь. Но, дорогая, послушай, что в этом плохого? Если тебе действительно нет до него дела, мы и приглашать его не будем. Но нам показалось... Нет, мне было ясно, что тебе нравилось его общество.

– Мне-то нравилось, – честно призналась Амелия. – Но у меня нет причин полагать, что мистер Вулфсон отвечает мне взаимностью. – Это было не совсем так. Бывало, от его взгляда ей становилось трудно дышать, не то, что думать. Но она боялась, что воображение может дорисовать то, чего нет в действительности.

Кассандра протянула руку своей племяннице, усаживая ее с собой рядом на кушетку. Ее темные глаза, глаза провидицы, искрились от удовольствия.

– Прости мою искренность, дорогая, но я должна сказать, что ты весьма поднаторела в том, чтобы охлаждать пыл тех, кто за тобой увивается, не возбуждая в тебе ответных чувств, и весьма неопытна в обращении с мужчинами иного сорта.

– И что это за сорт такой? – очень тихо спросила Амелия. Она металась между двух огней. С одной стороны, ее раздражало вмешательство матери и тети в ее личную жизнь, с другой – она нуждалась в том, чтобы они поделились с ней жизненной мудростью.

– Мистер Вулфсон, – медленно проговорила мать, – Волк – впечатляющий мужчина.

– Ах, так ты заметила. Хочешь верь, мама, хочешь нет, я тоже взяла это на заметку.

Джоанна сделала вид, что не поняла дерзости.

– Он похож на твоего отца и дядей, братьев и кузенов, на тех мужчин, с которыми ты общалась всю жизнь и привыкла к ним, но вне семьи до сих пор не встречала.

– В Акоре есть мужчины – сильные, надежные, заботливые, которые обладают всеми теми качествами, что и мужчины в нашей семье.

Кассандра кивнула.

– Это так. И мы надеялись, что тебя потянет к кому-нибудь из них. Но этого не случилось. Я думаю, ты знаешь почему.

Она знала, хотя никогда не озвучивала своих мыслей. Если она полюбит акоранца и выйдет за него, то Акора станет ее тюрьмой. И тогда все мечты о том, чтобы увидеть мир, рухнут. С отрочества она держалась в стороне от акоранских мужчин. Но среди англичан она не встретила никого, кто бы ее увлек. До одной дождливой ночи, прямо посреди дороги.

– Ты ведь понимаешь, – тихо сказала она, – что из этого едва ли что-нибудь выйдет.

Мать ее и тетя обменялись взглядами, прочесть которые Амелия не смогла. Разговор был окончен, пора было одеваться к ужину.

В сотый раз Нилс напоминал себе, что скоро он может оказаться в состоянии войны с этими очаровательными людьми. Во имя защиты родины от него могут потребовать убить одного из них. Или больше. Или они могли его убить. Он знал это твердо, понимал, как только может понимать человек. И все же, когда он сидел за этим столом со свечами, пил отличное вино, общался с людьми, которых успел полюбить, сама мысль о войне казалась безумием.