Ангел мести - Элизабет Грегг Страница 24

Рид негромко заговорил с индианкой. Речь их была краткой и мелодичной. Когда он вновь повернулся к Тресси, глаза его блестели.

– Ее зовут Горький Листок, – сообщил он таким тоном, словно представлял Тресси ее величество королеву. – И у нее вот-вот будет ребенок.

– Это, Рид Бэннон, я и без тебя вижу. – Несмотря на свой резкий тон, Тресси хорошо понимала, как ее спутник счастлив оттого, что встретил свою соплеменницу. Что бы он там ни говорил, а в глубине души Рид все-таки гордился своей индейской кровью.

Тресси взяла индианку за руку и ввела в хижину. Женщина была невысокая, хрупкая, с раскосыми, черными, как у Рида, глазами. Черными и таинственно блестящими. Тресси решила, что с виду ей никак не дашь больше пятнадцати, хотя разобраться трудно – уж слишком велик живот. Мужчины остались снаружи, предоставив женщинам заниматься своими делами.

Несколько секунд Тресси и Горький Листок стояли посреди хижины, молча разглядывая друг друга, затем девушка жестом указала на неуклюжий стол, сколоченный Ридом. Там стояла деревянная миска с дикими сливами, которые Рид принес из леса минувшим вечером. Сливы были мелкие и терпкие, но очень вкусные. Тресси все мечтала о сливовом пудинге, какой пекла мама, но у них, увы, не было ни муки, ни сахара. Горький Листок робко взяла из миски ярко-алый плод и поднесла к губам.

– Ты, конечно, ни словечка не понимаешь, – сказала Тресси, – но, знаешь, так приятно наконец оказаться в женском обществе. – Она потрогала ладонью огромный живот индианки. – Моя мама умерла родами. Совсем недавно.

Горький Листок безотчетно кивнула и принялась жевать, безропотно позволяя Тресси ощупывать ее живот.

– О-о, как он брыкается! – восхитилась девушка, покачав головой. – Должно быть, здоровенький. – Она выразительно помахала руками над животом. Там, в недрах материнской плоти созрела новая жизнь, и теперь ей не терпелось выбраться наружу.

Индианка потянулась к пламенно-рыжим волосам Тресси, сжала в ладони длинный локон и, разжав пальцы, лучезарно улыбнулась.

Тресси энергично закивала и тоже выразила жестами свое восхищение волосами гостьи. Беседа становилась оживленной, хотя обе не понимали ни слова на языке друг друга.

– Ты будешь рожать в первый раз, верно? И, бьюсь об заклад, перепугана до полусмерти. Вот что я думаю – надо бы тебе до родов остаться здесь, в хижине. Разве можно положиться в таком деле на этого верзилу с медвежьими ухватками? От него наверняка не будет никакого проку.

В ответ Горький Листок разулыбалась и что-то залепетала. Тресси захихикала, как девчонка, и индианка к ней присоединилась.

В эту минуту в хижину вошел Рид.

– Ну, девочки, я вижу, вы уже подружились. Знаешь что? У Доула есть кофе и сахар, и он готов поделиться с нами, если мы позволим им остаться здесь на несколько дней. Доул говорит, что за пять миль учуял нашу кроличью похлебку. У них уже три дня не было времени разводить костер.

– Рид, ей вот-вот рожать. Пусть побудет с нами, пока ребенок не появится на свет. Этот волосатый дикарь вряд ли сумеет как следует принять роды. Он попросту бросит ее на произвол судьбы, а она совсем еще дитя.

Рид коснулся пальцами разгоряченной щеки Тресси.

– Как скажешь, девочка, – пробормотал он и торопливо, словно ожегшись, отдернул руку. Откашлявшись, он продолжал: – Я поговорю с Доулом, и он наверняка согласится. Но, Тресси, запомни вот что: Горький Листок скорее всего захочет рожать так, как принято у женщин племени, и ты не должна ей мешать. Поняла?

Смущенная его близостью, она кивнула и невнятно проговорила:

– Я только помогу ей, чем сумею, вот и все. Рид ушел прочь, и ей стало так тоскливо – хоть плачь. С тех пор как Тресси выздоровела, он к ней и близко не подходил, всячески избегал долгих разговоров и случайных прикосновений. Она понятия не имела, что случилось, и старалась не задумываться над причиной такой холодности – иначе ее охватывала необъяснимая грусть, а следом неизбежно вспыхивал гнев. Да что проку злиться на такого упрямца?

Вечером, во время ужина Доул рассказал им странную, почти что сказочную историю. Она как-то объясняла, что свело вместе горного траппера и безмерно преданную ему индианку.

Он рассказал, как нашел Горький Листок в селении, совершенно вымершем от холеры.

– Те, кто удрал, спасаясь от заразы, как видно, сочли ее мертвой, да и не очень-то ошиблись. Когда я наткнулся на нее, она была в жару и едва дышала. Мне удалось ее вылечить, и вот теперь она ходит за мной, как собачонка. Думает, что я бог во плоти или что-то в этом роде.

Этот человек был совершенно невыносим, однако Тресси хорошо понимала индианку – что угодно лучше, чем смерть в одиночестве.

Истребив изрядное количество похлебки, Доул продолжил:

– Кабы только вы ее увидали там, в селении! Сородичи, прежде чем уйти, обрядили ее, как для погребального обряда – новые мокасины, ноги обернуты алой тканью, балахон из бизоньей кожи, весь утыканный иглами дикобраза!..

– Когда это было? Я имею в виду – как давно вы вместе? – спросил Рид, вытирая дно миски кусочком галеты.

– Да теперь уж больше года. Я сам провел венчание, так что живем мы не в грехе, а в законном браке. Одному в этих краях скитаться все время как-то не с руки. Свербит в одном месте, понимаешь? А такая женщина под рукой – сущая находка. Она, конечно, тихая, как мышка, и совсем безмозглая, зато молода, и есть за что подержаться, верно?

Тресси посмотрела на индианку – та ела, опустив глаза в миску, – и невольно содрогнулась, представив, как эта девочка стонет, придавленная похотливой тушей. Омерзительно! Тресси отвернулась – и перехватила пристальный взгляд Рида. Он поспешно отвернулся.

Затем мужчины принялись толковать о старательских лагерях и золотой лихорадке, охватившей, казалось, всю страну.

– Печальные там творятся дела, – объявил Доул, небрежно махнув лапищей в сторону двери, обращенной на запад. – Женщины, потерявшие мужей – те либо сбежали, либо умерли, – сидят в своих фургонах и плачут навзрыд. Иные, обезумев, баюкают мертвых детишек. Скот подыхает с голоду, привязанный к фургону, в котором вымерла вся семья. Чтобы облегчить груз на горных тропах, люди бросают на дороге свои пожитки, а потом остаются нагишом и без крошки съестного. Иные и вовсе ничего не берут с собой – все их помыслы только о золоте, которое ждет их в конце пути. Да что там говорить – многие и дороги-то не знают.

– А куда же смотрит правительство? – спросил Рид.

– А ты как думаешь?.. Властям на все наплевать. Могли бы хоть выслать солдат на горные тропы – пускай показывают дорогу да помогают отставшим… но куда там! Власти заняты этой чертовой войной. Впрочем, и раньше, когда началась золотая лихорадка в Калифорнии, дела обстояли не лучше, а ведь тогда и войны-то не было. Если хочешь знать мое мнение, наши власти – это куча навозных червей, и толку от них как от козла молока. Только кое-кто из местных богачей иногда помогает беднягам.