Огонь ласкает - Дорис Смит Страница 24

— И ни минутой дольше половины девятого.

К этому времени должен был вернуться Брайан, и уже было условлено, что он отвезет домой Марию, а теперь ему придется вместо нее провожать меня.

— Если не доделаешь к приезду Брайана, — предупредил Саймон, — брось и уезжай.

Он объяснил перед отъездом, что у него была встреча по делу — вызов от пациента, который не мог добраться до города. Брайан как-то говорил мне, что у Саймона есть пациенты, которые не стесняются вызывать его даже по праздникам.

В половине девятого Брайан не появился, но я уже почти закончила печатать доклад — это была легкая работа. Саймон посоветовал мне заварить себе кофе, и я подумала, что так и сделаю. Но, будучи незнакомой с квартирой, мне пришлось искать кухню. Первая открытая мной дверь вела в спальню — по груде дисков я поняла, что это комната Брайана. За следующей дверью тоже была спальня, но аккуратная. Я невольно оглядела ее — лимонно-желтые занавески, голубой потолок, широкая кровать и столик, на котором стояла фотография. Фото девушки, в углу нацарапано: «Всего хорошего, дорогой. Джеки».

Она была почти такой, как я ее себе представляла, — волосы почти такие же темные, как у Саймона, блестящие и кудрявые, брови вразлет, подбородок с ямочкой, чуть удлиненные глаза. В такую влюбляешься раз и навсегда. Как в тот день, когда я попала в аварию, впечатления дня вдруг разом навалились на меня — прошлый вечер, сегодняшняя ссора с Кеном, а теперь наконец я узнала, как выглядела Жаклин. Пока я продолжала печатать, она стояла у меня перед глазами, не только потому, что была красива, но и потому, что кого-то напоминала.

Десять часов. Я уже все напечатала, а Брайан так и не приехал. Следующий автобус на Рэтнези пройдет мимо дома Саймона только в десять тридцать. В окрестностях было темно и пустынно, и мне не хотелось долго там болтаться. В пятнадцать минут одиннадцатого можно будет начать собираться. Я убрала машинку и устроилась на диване в ожидании…

Меня охватила усталость, голова сама опустилась на подушку. Комната находилась так высоко, что шума машин было почти не слышно, и весь мир казался застывшим — застывшим и грустным, как Саймон, который всегда был немного грустным, даже когда улыбался или поддразнивал меня. Если бы папа знал, что мне придется идти пешком из Рэтнези, он бы приехал встретить меня, но я не хотела просить его… в последнее время и его лицо часто становилось грустным.

В тишине раздался негромкий звук. Я открыла глаза, снова закрыла их и вдруг совсем проснулась — все еще на диване, но лежа на спине, разутая, под головой была подушка, а ноги укрыты пледом. Я вспомнила, как свернулась калачиком в углу, как Лулу. Тогда как?.. Я повернула голову, и Саймон тихо спросил:

— Ты всегда плачешь во сне?

— Плачу? Я? — Я в ужасе села. Часы, показывавшие десять, когда я последний раз смотрела на них, теперь показывали двадцать минут двенадцатого.

— Боже мой! — воскликнула я, указывая на них. — Они правильно идут?

Саймон кивнул. Он приехал вскоре после половины одиннадцатого; я так крепко спала, что он решил не будить меня сразу.

— Мне так стыдно, — сказала я, протягивая руку к туфлям. Ну вот, теперь ему придется везти меня домой.

— Тебе стыдно? — повторил Саймон. — Как ты думаешь, а мне каково? — И добавил кое-что в адрес Брайана, который так до сих пор и не приехал. Пока я одевалась, он с притворным удивлением листал напечатанное мной.

— Скажи, Кеннет Фрейзер понимает, как ему повезло?

— Если ты хочешь знать, — ядовито ответила я, — он считает, что без меня можно обойтись. Он мне сам так сказал сегодня.

Задумчивое лицо Саймона было не совсем то, что я ожидала.

— Понятно.

— Понятно что?

— Ты плакала. Мне самому было жалко до слез слушать тебя.

— Но не из-за Кена! — взорвалась я. — По крайней мере, если я и плакала, во что мне верится с трудом, то уж не из-за всяких глупостей, которые он говорит.

— Ты уверена?

— Я совершенно, абсолютно уверена, — заявила я.

По дороге домой я говорила, а Саймон молчал. Я говорила о балладах, которые слышала накануне вечером, о передаче, которая мне понравилась, о Рождестве.

— Рождество? — повторил он, встрепенувшись. — Господи, оно же совсем скоро, да?

Мне с трудом верилось, что кто-то мог забыть про Рождество.

— На этот раз я зайду и все объясню, — сказал он, останавливая машину возле моего дома. — Но прежде чем я это сделаю, позволь мне сказать спасибо.

Поцелуй, на этот раз более долгий, все же был осторожным, но было что-то в его глазах, что выбило меня из колеи. Когда он отстранился, я снова привлекла его к себе и сама поцеловала его. Бесстыдство? Я не знала да мне было и все равно. Я просто ничего не могла с собой поделать. И тут Саймон обнял меня крепче, а головой прижался к моей щеке, просто, естественно, как будто так было всегда.

Следующую неделю все разговоры на работе в основном сводились к рождественскому балу в субботу. Я была в комитете устроителей, и не проходило и дня, чтобы у нас не было собрания. Кен ворчал, но не всерьез. Иногда он все еще казался отстраненным, но постепенно снова приходил в себя, и наша междоусобица по молчаливому согласию была забыта.

— Ты знаешь, кто сегодня был в больнице? — спросила в среду Мария. — Кеннет.

— Шутишь! — не поверила я.

Но она не шутила. Как выяснилось, в больнице лежал его трехлетний крестник. Отец ребенка уехал по делам в Америку, а мать должна была вот-вот родить второго, ей нельзя было волноваться, и Кену пришлось заменить их.

— Ему разрешили искупать Дика, — сообщила Мария.

На следующий день в обед я тоже зашла в больницу, к миссис Фрейзер, с покупками, которые сделала для нее мама. Когда я приехала, у нее сидела Фиона. Было замечательно видеть, что миссис Фрейзер поправляется, и разделить ее радость по поводу предстоящей поездки. Они уезжали прямо из больницы во вторник утром, и, хотя мистер Фрейзер мог остаться в Калифорнии только на пару недель, миссис Фрейзер, возможно, пробудет там до апреля.

— Хотя я очень переживаю, как подумаю, что Дэвид и Кен все время будут одни. Я просила врача отпустить меня домой в воскресенье, чтобы я могла хоть один раз нормально их накормить, но он и слушать ничего не хочет, — пожаловалась она.

— У Кена было бы нервное потрясение! — со смехом вмешалась Фиона. — Он сам хочет хозяйничать на кухне.

— Дорогая, теперь, когда мне уже лучше, скажи мне, что все-таки происходит дома? — с наигранным ужасом взмолилась миссис Фрейзер.

Фиона снова рассмеялась:

— Ну, не уверена, что вам бы понравились полотенца, сушащиеся на батарее в коридоре, и по крайней мере четыре капающих рубашки в ванной, но он очень собой гордится. Ваш сын — человек действия!