В погоне за счастьем - Тигэн Джеймс Страница 24

— Вот спасибо. — Впервые с прошлого вечера Маркус наградил ее ироничным взглядом. — Ладно, Ру, возможно, мы с Джоном выступаем в разных категориях. Наверное, вы поняли это и теперь опасаетесь за свое целомудрие. Но если бы мы встретились с вами при других обстоятельствах, если бы я назначил вам свидание, а вы согласились, то наши отношения были бы совсем иными. Мы могли бы встречаться и позволить нашим чувствам развиваться естественным путем. Да, все было бы иначе! Я понимаю, что действую слишком напористо, но что мне делать, коль у меня практически нет времени для того, чтобы произвести на вас благоприятное впечатление? Если бы только я располагал временем…

— Как много «если», — усталым тоном промолвила Ру. — Мы встретились слишком поздно, и что касается меня, то лучше бы вообще не встречались. Вы напугали меня, Маркус, и теперь я боюсь даже саму себя. Я решила связать свою жизнь с Джоном и не собираюсь из-за вас менять это решение. А теперь — прошу вас! — оставим эту тему.

Маркус неожиданно улыбнулся.

— Ладно, но с одним условием. Я не буду больше сегодня говорить об этом, если вы как следует позавтракаете, не будете выглядеть такой несчастной и пообещаете хорошенько подумать над моими словами.

— Ужасно много условий.

Маркус вскинул руки.

— Мог бы выдвинуть и более жесткое условие: если вы серьезно подумаете о том, чтобы порвать с Джоном и дать мне шанс завоевать вас. В конце концов, вы же сами признали, что он мог передумать жениться на вас. Представляете себе трагичность такой ситуации — вы находите жениха, а он уже раздумал жениться.

— Хорошо, — согласилась Ру. — Я подумаю над вашими словами. Это в любом случае лучше, чем весь день выслушивать ваши уговоры. Но не обольщайтесь. Кстати, а откуда мне знать, что вы сами сдержите свое обещание?

— Если не сдержу, то можете освободить желудок от завтрака. И улыбнитесь вы, ради Бога. Та женщина, у стойки портье, она ведь наблюдает за нами, и если вы будете продолжать смотреть на меня, как на врага, она может сделать некие выводы и позвонить в полицию. — Маркус рассмеялся, но не слишком весело. — Она, наверное, думает, что я похитил вас и удерживаю силой. Может, вы разубедите ее, пока я буду переносить наши вещи в машину?

— Хорошая идея, — буркнула Ру и откусила кусочек хлеба.

— Да, перед тем, как спуститься на завтрак, я попытался дозвониться в поместье, — вспомнил Маркус. — Ничего нового. А номер телефона гостиницы в Оушн-Майл, где жил Джон, был все время занят, так что, если хотите, можете позвонить туда по дороге из машины.

— Спасибо за заботу. Я еще позвоню домой проверить, нет ли сообщений. А вдруг Джон уже вернулся? Тогда и нам придется ехать обратно.

— Если так, то я ему шею сверну. Ешьте.

Ру подчинилась и стала есть.

Возвращая ключи от номеров, Ру через силу улыбнулась женщине за стойкой и заверила ее, что комнаты отличные.

— Мой пасынок сопровождает меня в родовое поместье, — пояснила она. — Мы намеревались лететь самолетом, но из-за забастовки пришлось ехать на машине.

Женщина сочувственно кивнула.

— Надеюсь, в поместье все в порядке? Эта ужасная погода…

— Нет-нет, нам просто надо там кое с кем встретиться.

— Тогда лучше не задерживаться. Сегодня с утра светит солнце, но радиопрогноз обещал ухудшение погоды к полудню.

— Будем надеяться, что прогноз ошибочный. Мне так надоели эти нескончаемые ливни!

Прояснилось еще на рассвете, и теперь от асфальта автомобильной стоянки под лучами солнца поднимался легкий пар.

— Хорошее сегодня утро! — воскликнула довольная Ру, усаживаясь в «лендровер». — Скажите, когда устанете вести машину, и я подменю вас. Моя лодыжка уже почти в порядке.

— Ладно, там видно будет, — ответил Маркус. — Надеюсь, вы не будете весь день сидеть и молчать? И прижиматься к дверце, если я ненароком дотронусь до вас?

— Нет, не буду. — Она улыбнулась, стараясь не встречаться с ним взглядом.

— А впрочем, я уже по горло сыт тем, что вы встречаете меня в штыки. Так что в следующий раз я дотронусь до вас лишь тогда, когда вам самой этого захочется.

— И не надейтесь!

— А я и не надеюсь, но помечтать-то можно! Не волнуйтесь, вы в безопасности от пиратских абордажей. Так что не сидите с таким подавленным видом.

— Ладно, будем разговаривать, если только вы не станете касаться опасных тем. А еще лучше, расскажите мне о своем детстве в поместье. У вас, наверное, было скучное, одинокое детство.

— На самом деле нет. Я не был одинок, дружил с детьми пастухов, хотя, конечно, они вели кочевой образ жизни. Постоянным моим другом был Тим Мэрфи. Мы редко встречались с ним вне школы, но постоянно переговаривались по телефону и рации. Были и другие соседи, например Хоршемы. Старик Хоршем и его сын Фил, который женился на местной девушке по имени Лайза. Их поместье рядом, всего в паре часов езды, поэтому мы виделись не реже раза в месяц. Я ездил с мамой за покупками в Роселлу, иногда во время каникул Джон вывозил меня куда-нибудь. Но, боюсь, я так и не оценил прелесть семейных прогулок, потому что, когда мама вышла замуж за Джона, я был подростком и, как все в этом возрасте, уже начал сторониться таких развлечений. А кроме того, я был ужасно застенчивым.

— Вот уж никогда бы не подумала, — подковырнула Ру.

— Да, застенчивым. Три года учебы в школе-интернате я слыл весьма необщительным парнем. Да и предметами не теми увлекался.

— Какими, например?

— Английским, историей, представляете? А в последний семестр мы с Тимом стали выпускать газету.

— Которую заботливо редактировал директор интерната?

— Боже мой, нет! Он даже не знал о ее существовании. Во всяком случае, мы по наивности так считали. Наша газета была подпольной, поэтому мы печатали ее по ночам на машинке секретарши. Мы публиковали хвалебные отзывы о романах, которые нам запрещали читать, и ругали те, которые рекомендовали учителя. Но это было только начало. Отточив свои перья на литературной критике, мы занялись политической журналистикой, в основном, разумеется, в теоретическом аспекте, поскольку ни черта не знали о практической стороне этого вопроса.

— И о чем же вы писали?

— Помню одну скандальную статью, которая вышла из-под моего пера, она представляла собой пространное оправдание политики Гитлера.

— Не сомневаюсь, что у вас это здорово получилось, — съязвила Ру.

— Да нет, конечно же это была чушь.

— Но писали вы искренне, не так ли?

— А я и сам не знаю. В одних статьях меня тянуло влево, в других — вправо, скорее это занятие являлось своего рода опасным развлечением. Правда другим ребятам больше нравилось бить бутылки в общественных местах или писать краской непристойности на стенах полицейских участков.