Сердце не обманет - Барбара Картленд Страница 24

«Какая же я глупая! – сказала девушка сама себе. – И зачем нужно было ссориться с ним? Да еще после того случая в башне, когда… Почти…» Она вздохнула. «И еще латинские высказывания цитировала. Понятно, почему Джон так к образованным женщинам относится. Почему я просто не могла спокойно послушать и сказать: “Ах, какой вы чудесный”?» Но потом Джина села на кровати. «Потому что я так не могу. Если ему нужна такая легкомысленная особа, то он не для меня. Афина отлично ему подойдет. Все замечательно. Я счастлива».

Так счастлива, что после этого только и могла, что бить кулаком подушку.

* * *

Травма конюха оказалась настолько удачной, что лечить его пришлось несколько дней, но так, чтобы никто особенно не боялся за его здоровье.

Таким образом, у мисс Уикс-Хендерсон оказалось достаточно времени, чтобы насладиться обществом герцога, не показавшись бессердечной.

На следующее утро он предложил отправиться на верховую прогулку осмотреть окрестности, но что она с радостью согласилась. К экспедиции присоединился Бенедикт, и это он настоял на том, чтобы их сопровождала мисс Уилтон.

– Нет-нет, – торопливо возразила она. – Спасибо, но у меня много работы.

– Я уверен, что Эмброуз может заниматься приглашениями без вас, – сказал Джон, случайно услышавший их разговор.

– Я не могу оставить эту работу на него. Да и вашей матери нужна будет моя помощь.

– Маме поможет Фараон, а лучшего дворецкого я не встречал. Еще есть Соня и Имельда, они прекрасно со всем справятся. Так что ей вряд ли понадобитесь еще и вы.

Видя, что Джина продолжает колебаться, он шагнул к ней и с обезоруживающей улыбкой взял ее за руки. Бенедикт тактично удалился.

– Вы все еще сердитесь на меня? – спросил Джон.

– Почему вы так решили? – неприветливо сказала она.

– Потому что вчера вечером я вел себя ужасно. Почему-то я тогда был очень раздражен – сейчас уж и не помню, из-за чего, – а мучиться заставил вас. Скажите, что я прощен.

– Здесь нечего прощать.

Улыбка герцога сделалась немного капризной, когда он сказал:

– Но, быть может, мне есть за что прощать вас. С вашей стороны, знаете ли, было некрасиво бросаться латинскими высказываниями, если вы знали, что я ни слова не понимаю. Но я прощаю вас за то, что вы умнее меня.

– Не говорите глупости, – сказала она, краснея. – Ничего я не умнее.

– Джина, неужели вы признаете превосходство мужского разума? – насмешливо промолвил он.

– Нет, но я соглашусь с тем, что вы можете многому научить меня по части хитрости, – с чувством возразила она. – Вы ведь на самом деле говорите это не серьезно. Вы просто пытаетесь свалить вину на меня.

Джон вскинул брови.

– А такое возможно?

Она улыбнулась.

– Нет-нет, я не позволю вам вывести меня из себя, – сказала она. – Приятной прогулки.

– Но я настаиваю, чтобы вы поехали с нами.

Джина решительно покачала головой.

– Все устроилось? – спросил вернувшийся Бенедикт.

– Джина отказывается ехать с нами, – пожаловался Джон.

– У меня слишком много работы, – повторила Джина.

– Тогда я останусь и помогу вам, – тут же вызвался Бенедикт. – Мы же не можем сами ехать развлекаться, оставив всю работу на вас.

– Вы оба должны ехать с нами, – в ужасе воскликнула Афина и, потупив глаза, добавила: – Я не могу сама ехать с герцогом. Это неприлично.

– Я велю приготовить для вас лошадь немедленно, – сказал Джон Джине. – Возражения не принимаются.

Поняв, что отвертеться не удастся, Джина поспешила к себе переодеваться в костюм для верховой езды.

В другое время она осталась бы довольна тем, как выглядела в оливково-зеленой амазонке, но сейчас ей было не до того. Она бы отдала все, чтобы не видеть, как он будет флиртовать с Афиной.

Джина поняла, что ее самые ужасные опасения воплотятся, когда увидела свою подругу в черной амазонке, прелестно подчеркивавшей все достоинства ее божественной фигуры. И Джон, и Бенедикт глядели на нее с восхищением.

Во дворцовых конюшнях все лошади были уже не первой свежести, и все же конюхам удалось подыскать четырех животных, на которых не стыдно было бы показаться на люди.

День для прогулки выдался подходящий. Джон и Афина ехали впереди, оживленно разговаривая, а Джина ехала рядом с Бенедиктом, который ей сразу очень понравился. Отец Бенедикта был сельским священником, и ей, внучке пастыря, не составляло труда вести беседу с ним.

Вскоре они обнаружили еще кое-что общее. Мать и сестры Бенедикта были образованными женщинами, и женская ученость, которая ужасала Джона, для этого молодого человека с круглым добрым лицом была самым обычным делом.

Когда Джина рассказала ему, как воевала с Джоном латинскими высказываниями, Бенедикт едва не выпал из седла от смеха, заставив ехавших впереди Джона и Афину обернуться и посмотреть на них.

– Это было рискованно, сударыня, – сказал Бенедикт, вытирая глаза.

– Это его очень рассердило, – не без удовольствия в голосе сообщила она достаточно громко, чтобы услышал Джон.

– Еще бы. Джон, а она смелая леди, если решилась бросить тебе вызов на латинском.

Джон заскрежетал зубами. Зачем несносная девчонка рассказывает всем эту историю?

Он придержал лошадь и поравнялся с Джиной, чтобы получше слышать, что она говорила. Поди знай, чего от нее ожидать. Афина тоже задержалась и оказалась рядом с Бенедиктом.

– Мы слегка поспорили, – пожал плечами Джон. – Но потом пришли к согласию, не так ли?

– Да, конечно, – искренне согласилась Джина.

– Но что именно вы ему сказали? – поинтересовался Бенедикт.

– Я всего лишь заметила, что cave quid dicis, quando, et cui, – пояснила Джина.

– На что, разумеется, может быть только один ответ, – быстро вставил Джон. – Vir sapit qui pauca loquitur.

Он благоразумно не стал уточнять, что сам получил этот ответ от нее.

– Не уверен, – задумчиво промолвил Бенедикт. – По-моему, на это лучше было бы ответить: «Pessimum genus inimicorum laudates». Как думаете, сударыня?

– Я собиралась сказать то же самое, – с важным видом ответила Джина.

Поскольку выражение это означало «льстецы – самый худший вид врагов», Бенедикт не был так уж уверен в том, что это более подходящий ответ. Но, если и можно было что-то сказать наверняка, так это то, что Джон не понял ни единого слова.

Не в силах совладать с искушением подбросить хвороста в огонь, Бенедикт обратился к Джону:

– А что ты думаешь, дружище?