Если он порочен - Ханна Хауэлл Страница 24

Граф немного помолчал, потом вдруг рассмеялся.

— И что же вы ответили?

— Точно не помню. Но я тоже… что-то сказала… И пообещала привести Лео и убежала. А за Лео я отправила Уинна. Он должен найти его и немедленно привести домой.

Джулиан кивнул и потянулся за жилетом.

— Позвольте вам помочь, — сказала Хлоя. — Похоже, сегодня у нас будет очень долгий день. Боюсь, вы можете разбередить свои раны. Кстати, вы уверены, что мы должны рассказать вашей матери всю правду?

— Сомневаюсь, что у нас есть выбор.

— Если мы убедим ее в том, что Энтони — побочный ребенок моей сестры…

— Нет, — решительно заявил граф. — Я не желаю прикрываться именем вашей сестры.

— Джулиан, как это ни печально, моей сестре уже ничем нельзя повредить. Она запятнала свое имя тем, что вышла замуж за рыбака.

— Не имеет значения. Я кое-что об этом слышал. И никогда не забывал, что это был брак по любви, пусть даже и неравный. Нет-нет, даже не говорите мне об этом. Я не хочу втягивать вашу покойную сестру в это дело.

— Ну… тогда можно сказать, что Энтони — мой внебрачный сын.

— Не говорите глупости!

Хлоя фыркнула в ответ и в раздражении передернула плечами, однако возражать не стала, и Джулиан вздохнул с облегчением. Ему очень не хотелось, чтобы когда-нибудь ей снова пришлось произнести слова про внебрачного ребенка. Более того, в его воображении тотчас же возник образ другой Хлои, образ, от которого он долго не сможет отделаться. Ему представилась Хлоя с округлившимся животом, но только она была его, Джулиана, женой и носила его ребенка…

Отогнав нелепые фантазии, граф попытался сообразить, что скажет матери. Он решил, что первым делом попросит у нее прощения. И мать, конечно же, все поймет и простит обман, узнает, что с ним происходило в последнее время. Только вот правду об Артуре и Беатрис, об их темных делах и не менее темных делишках придется смягчить. Ему вдруг вспомнились слова «какого черта», сказанные матерью, и он с улыбкой подумал: «Возможно, с ней и не придется особенно нежничать…»

Снова взглянув на Хлою, граф проговорил:

— Поймите, нет никакого смысла лгать. Что, бы мы ни сказали, мать не станет делать из Энтони тайны, не попытается его скрывать, даже если нам удастся убедить ее в том, что мальчик — незаконнорожденный. Энтони для нее в любом случае будет моим сыном и ее внуком. А если в обществе станет известно об Энтони, то Артур и Беатрис тоже о нем узнают. И тогда с мальчиком может случиться…

— Ничего не случится, если они будут думать, что он незаконнорожденный.

— Они непременно узнают правду. Хлоя, что бы вы ни думали обо мне, поверьте: я только в этот последний год вел себя так ужасно… На самом же деле мой опыт до женитьбы был весьма скуден, а в первые годы брака я хранил жене верность, пока не обнаружил, что она мне изменяет и никогда даже не пыталась быть верной. Я не изменял ей до прошлого года, хотя и сомневался, что ребенок, которого мы похоронили, был от меня. Мой дядя знает, что у меня не может быть побочных детей, тем более — возраста Энтони. Как только ему и Беатрис станет известно об Энтони, они сразу догадаются, что их попытка избавиться от моего наследника провалилась. Более того, как только Артур узнает об этом, ему не составит труда выяснить, какую роль в этом деле сыграли вы, Хлоя. Тогда и ваша жизнь будет в опасности.

Джулиан взял ее за руку и, глядя в глаза, заявил:

— Моя мать должна знать всю правду об Энтони. Только тогда она будет молчать.

Перед дверью в Голубую гостиную они остановились. Хлоя вздохнула и тихо сказала:

— Да, вероятно, вы правы. И дело не только в Энтони. Ваша мать очень горюет, Джулиан.

Граф отвел глаза, и она спросила:

— Может, мне пойти первой… и подготовить ее к встрече?

— И как вы собираетесь ее подготовить? Что вы ей скажете? «Миледи, сейчас в комнату войдет ваш сын, которого вы считали покойником». Сомневаюсь, что такими словами можно ее успокоить.

С трудом удержавшись от комментариев, Хлоя спросила:

— А в обморок ваша матушка не упадет, когда увидит вас?

— Раньше за ней такого не водилось, но как знать? Может, на этот раз и упадет. В конце концов, я никогда не слышал, чтобы она ругалась. Но как выяснилось, ругается. И вы тоже, не так ли?

— Но я… я была в шоке. И она также, наверное. Что ж, думаю, можно войти. Только я пойду первая, если не возражаете.

Джулиан кивнул и отступил в сторону — чтобы его не было видно на пороге, когда Хлоя войдет. Он вдруг понял, что с нетерпением ждет встречи с матерью. Весь прошлый год он избегал ее, боясь сочувствия и неодобрения, а в последнее время вообще старался не появляться в тех местах, где мог встретиться со своими ближайшими родственниками. Причиной такого поведения, как он вынужден был признать, был стыд. Даже одурманенный парами виски, он сознавал, что ведет себя скверно и разбивает матери сердце. Джулиан полагал, что со временем смог бы вытащить себя из болота, в котором увязал, хотя бы потому, что причинял боль этой доброй женщине. И то, что он собирался сказать ей сейчас, тоже могло ее опечалить. Его мать никогда не любила Беатрис, однако он сомневался, что мать знала всю правду. Едва ли она могла представить, что женщина, на которой женился ее сын, столь порочна. К счастью, мать и Артура не слишком жаловала, а вот преступления против Кенвудов и позорное пятно на семье могли очень ее огорчить. И уж если бы она узнала о том, что брат ее покойного мужа и невестка пытались убить ее внука, пришла бы в отчаяние.

И все-таки он должен был рассказать ей всю правду. «Да, я должен рассказать ей все», — решил Джулиан — и вздрогнул в удивлении, услышав довольно крепкое ругательство, произнесенное голосом его матери. Очевидно, он знал о ней далеко не все. Наверное, она была не такой уж слабой и ранимой…

Решив, что дал женщинам достаточно времени для обмена «любезностями», Джулиан вошел в комнату и осторожно прикрыл за собой дверь.

Какое-то время он молча смотрел на мать. Заметив на ее лице несколько новых морщин, он вновь ощутил боль вины. Леди Кенвуд смертельно побледнела, и он кинулся к ней, опасаясь, как бы она не лишилась чувств. Заключив сына в объятия, мать громко разрыдалась. Джулиан в смущении покосился на Хлою в поисках поддержки, но она смотрела на них каким-то странным взглядом — глаза ее словно остекленели. Энтони же, стоявший у дивана, казалось, тоже готов был разреветься. Джулиан гладил мать по спине, произнося бессмысленные слова, которые, по его мнению, могли ее утешить, и молил Бога, чтобы этот поток слез поскорее иссяк. Он чувствовал себя самым худшим и самым неблагодарным из сыновей, но при этом, однако, понимал, что выбора у него, в сущности, не было.

А Хлоя, увидев, как леди Эвелин бросилась в объятия сына, почувствовала, как по спине у нее пробежал холодок. Она вдруг увидела перед собой не вдовствующую графиню, рыдающую на груди своего взрослого сына, а леди Эвелин, целующую какого-то другого мужчину. Этот мужчина был высоким, элегантно одетым и седовласым. Однако бросалось в глаза, что одежда его, хотя и казалась весьма опрятной, была сшита не из самых лучших тканей. И находились они вовсе не в Голубой гостиной особняка Лео, а на узкой полоске каменистого пляжа, а у их ног бились волны прибоя, сверкавшие в серебристом лунном свете. Вне всяких сомнений, это была встреча любовников.