Или все, или… - Хелен Брукс Страница 25

– О чем задумались?

Его голос был глубоким и мягким, и эта мягкость побудила Джоанну ответить прежде, чем она успела обдумать свои слова:

– О моей матери.

– Вам ее не хватает? – спросил он без тени удивления, хотя вряд ли ожидал именно этого ответа.

– Не могу сказать, что не хватает – в том смысле, который вы в свой вопрос вкладываете. Мы не были с ней близки, – ответила Джоанна с горькой искренностью.

В этой части парка все вокруг дышало очарованием и тайной. И когда он увлек ее вслед за собой на резную деревянную скамью, Джоанне показалось, что они двое – единственные люди на земле. Было поразительно тихо, ни единый звук не нарушал покоя ночи.

– Расскажите мне о себе, о своем детстве, – сказал Хок, и именно эта странная сонная тишина помогла ей разговориться.

Хок был хорошим слушателем – чересчур хорошим, поэтому, когда она минут через двадцать замолчала, у нее появилось чувство, что она сказала гораздо больше, чем хотела.

– Мне очень жаль, Джоанна. – Ему в самом деле было жаль ее, и в то же время он испытывал острую ненависть к женщине, которая бросила свою дочь.

– Сейчас все это уже прошло, – сказала она. Конечно, ему не понравилась ее откровенность, подумала она с запоздалым раскаянием. Ей не следовало всего этого говорить.

– Нет, не прошло, – сказал он все тем же грозным тоном. – Каждому ребенку необходимо чувствовать себя любимым и нужным.

– А вы это чувствовали? – В другое время она не решилась бы задать такой вопрос, но сейчас это не казалось невозможным, а ей хотелось увести разговор от своей персоны.

– Моя мать была из тех женщин, цель жизни которых – счастье окружающих. Вся ее жизнь вращалась вокруг моего отца и меня и ее родных. Можно сказать, ее злейшим врагом была она сама.

– Оттого, что она любила свою семью? – удивилась Джоанна.

– Слишком любила – по крайней мере моего отца. – Он провел рукой по волосам. – Она никогда – ни словом, ни поступком – не обнаруживала перед ним боль, которую он ей причинял. Я считаю, что подобное чувство не может называться любовью – это одержимость, худшая из его форм.

– Вы так говорите просто потому, что не признаете самого существования любви, – возразила Джоанна. – Может, она считала, что то короткое счастье, которое она с ним испытала, стоит всех последующих страданий.

– Тогда она была дурой! – Эти слова вырвались из самой глубины его души, голос был грубым и прерывистым. – Такой же, как и ваша мать. И я уверен, что то, что моя мать чувствовала к моему отцу, а ваша – к ее мужьям и любовникам, было одержимостью, а не любовью. Не могу согласиться… – Он замолчал, и на его скулах заходили желваки, потом заговорил снова: – Впрочем, какого черта? Все это уже давно не имеет значения.

– Хок…

– Однажды я покажу вам реальность. – Голос его зазвучал жестко и холодно, отчего его последующие слова показались особенно жуткими: – Я стану целовать вас до тех пор, пока вся вселенная не исчезнет для вас и не останусь один только я. Я перецелую каждый сантиметр вашего тела, увижу, как вас охватывает страсть, услышу, как вы станете умолять меня дать вам то, что могу дать один я. И вы будете безумно хотеть меня – но оба мы будем отдавать себе полный отчет в своих действиях.

– И это ничего не будет значить? – пробормотала она едва слышно, погружаясь вслед за ним в непроглядный мрак.

– Конечно, кое-что это будет значить. – Он обхватил ее лицо ладонями, его глаза смотрели требовательно, и гнев постепенно исчезал из них. – Это будет значить очень много, но разве ты не понимаешь, что мы не станем притворяться друг перед другом? Ты – жертва одержимости своей матери сказкой под названием «любовь»…

– Нет, не хочу больше слушать! – воскликнула она дрожащим голосом и отшатнулась. Все было не так, он выворачивал все наизнанку, а она не могла найти слов, чтобы объяснить…

– Тсс, тише. – Он привлек ее к себе и поцеловал в дрожащие губы. – Такая сердитая, такая храбрая и такая красивая, – проговорил он ласково, и Джоанна не смогла оттолкнуть его. Один миг он был воплощением гнева, следующий – неистово нежен. Джоанна не могла его понять, не находила ключа к тому, что происходило в его голове, но, возможно, в этом и не было надобности – до тех пор, пока ему неведомы ее истинные чувства. Однажды он увлечется кем-нибудь еще, прекратит преследовать ее и, раскланявшись, удалится…

Хок помолчал и задумчиво спросил:

– Ты все еще требуешь от меня выполнения обещания?

Его голос был чересчур сухим, и Джоанна поняла, что он догадывается, до чего ей хочется сказать «нет». Она кивнула.

– Жаль. – Он наклонился и поцеловал ее в кончик носа. – Очень жаль… – добавил он беспечно и, обняв ее за талию, повел дальше по дорожке.

– Я первый, кому ты рассказала о своей матери?

Его глубокий хрипловатый голос был лишен каких бы то ни было эмоций, а выражения его лица Джоанна не могла разглядеть, чтобы сообразить, какой следует дать ответ, поэтому ответила правду:

– Да.

– Для меня очень много значит твое доверие. – Он остановился, повернул ее к себе лицом и, заключив в кольцо своих рук, взглянул чрезвычайно серьезно, так что у Джоанны разбежались все мысли. – Хорошо, что ее больше нет, потому что мне было бы трудно не дать воли рукам, но… я рад, что ты мне рассказала.

«Нет, не надо, не делай этого со мной!» Она посмотрела на него огромными, широко раскрытыми глазами, в которых отражалось смятение. С его гневом она сумела бы справиться, с пылким влюбленным… возможно, ведь его сдерживал бы расчетливый бизнесмен. Но его нежность, деликатность – это было нечто другое. Разрушительное…

– Идем. – Они пошли дальше, в углу его рта застыла усмешка. – Не будем останавливаться, мой пугливый маленький олененок, потому что, когда ты так смотришь, меня тянет сделать то, чего я не делал ни разу в жизни.

– Что же это? – нервно спросила Джоанна.

– Нарушить слово.

На следующее утро они направились на юг, в Прованс. По пути перекусили только что пойманным крабом в живописной рыбачьей деревушке на побережье.

Днем гуляли по главному городу Прованса, Экс-ан-Провансу, и посетили старинный собор, хотя Джоанна не видела ничего, кроме сопровождавшего ее высокого темноволосого мужчины. Помимо своей воли она влюблялась все сильнее, и это ужасало ее, наполняло каждый миг сладкой горечью.

Уже вечерело. Они шли по аллее, опоясывающей парк, когда Джоанна заметила двух ребятишек, которые, прижавшись носами к витрине, наблюдали, как механический Санта-Клаус нагружает игрушками свои санки. Мальчуганы восторженно смеялись, их мать, терпеливо стоявшая рядом, с улыбкой смотрела на румяные личики. Когда Джоанна и Хок проходили мимо, она кивнула им, а они кивнули в ответ, и Джоанна почувствовала, что бледнеет.

– Что случилось?