Память любви - Бертрис Смолл Страница 25

Он хотел иметь детей. Ронуин, зная, что обязанность жены — дать мужу наследников, все же при каждом его прикосновении с ужасом сжималась. Так больше не могло продолжаться. Если она не желает сделать первый шаг, значит, предоставила это ему. Только нужно тщательно выбрать момент, чтобы не испугать ее еще больше. А для этого следует хотя бы ненадолго избавиться от ее брата и его телохранителей.

Но тут вмешалась судьба в образе отца Джона.

— Я хотел бы взять Глинна в Шрусбери, — объявил он как-то за ужином. — Он никогда не был в городе, а этот — один из самых больших и красивых. Видите ли, госпожа, там есть мужской монастырь и много церквей и лавок. Северн — река судоходная, и из Бристоля туда заходят торговые суда. От и Дьюи, разумеется, отправятся с нами.

Туда приезжает много валлийцев, поэтому сын принца и его свита не будут выделяться в толпе.

— Что ты об этом думаешь, Ронуин? — осведомился Эдвард. — А ты, Глинн? Хочешь отправиться в путешествие?

— Очень, Эдвард! — воскликнул юноша. — Ронуин, пожалуйста, позволь мне поехать!

— Может, стоило бы и мне отправиться с вами, — задумчиво ответила Ронуин. — Я тоже никогда не видела города, братец.

Лицо Глинна омрачилось.

— И ты тоже? — разочарованно пробормотал он. Очевидно, он хотел побыть в компании мужчин.

— Он взрослеет, Ронуин, — прошептал ей на ухо Эдвард. — И впервые в жизни с ним обращаются как со знатным человеком. Наставник хочет показать Глинну другие места, и вряд ли ему нужна там старшая сестра, как бы он ее ни любил.

Почему она сама не заметила, что Глинн становится взрослым? Для нее он по-прежнему оставался малышом, требующим ласки и присмотра. Она привезла его сюда и расширила границы мира, а теперь брат, подобно птенцу, расправлял крылья, готовясь вылететь из гнезда. Для нее это стало чем-то вроде потрясения. А вдруг парнишка еще не готов к самостоятельному полету?

И тут она вдруг почувствовала, что теплая рука Эдварда накрыла ее ладонь. Она повернулась к мужу, и тот ободряюще улыбнулся.

— Когда-нибудь я сам отвезу тебя в Шрусбери, — пообещал он тихо, чтобы слышала только она.

Ронуин глубоко вздохнула и обратилась к брату:

— Сколько времени ты там пробудешь?

— Неделю, не больше, — заверил Глинн.

— Смотри, чтобы никто не узнал, чей ты сын, — предупредила она.

— Пусть назовется Глинном Торли, моим родичем, — предложил Эдвард. — Все посчитают, будто он мой побочный отпрыск, а поскольку за ним присматривает священник, подумают, что его мать умерла.

— Превосходно! — обрадовался юноша. — Когда мы выезжаем, отец Джон?

— Можно мне хотя бы переночевать в замке, сын мой? — пошутил священник, и Глинн расцвел улыбкой.

Сестра, улыбнувшись, покачала головой.

— Пусть От и Дьюи ни на шаг от тебя не отходят, — наказывала она. — И беспрекословно слушайся отца Джона.

Если я узнаю о каких-то проделках, больше ни одного путешествия!

Глинн с готовностью закивал.

На следующее утро он отбыл вместе с маленьким отрядом, едва махнув сестре рукой на прощание. Ронуин, к своему изумлению, всхлипнула, и Эдвард поспешно обнял ее за плечи. На этот раз она не отстранилась.

— Ничего, жена, скоро он вернется, — утешал ее муж.

— Ты прав, он растет, — признала она. — О Эдвард, что я стану делать, когда в один прекрасный день он покинет меня навсегда? Я так привыкла приглядывать за ним!

— Станешь воспитывать наших детей, чтобы и они со временем превратились в столь же умных и добрых молодых людей, как твой брат, — уверенно предсказал он.

— Наших детей? — поразилась Ронуин. — Но у нас нет детей, господин.

— И не будет, пока ты не сумеешь превозмочь свои страхи, — спокойно ответил Эдвард. — Знаю, наша брачная ночь стала для тебя тяжким испытанием, но пойми, так было необходимо. Неужели ты хотела бы, чтобы твой отец все это время жил с нами? — Смеясь своей шутке, он повел ее в зал.

— Кровь Христова, ни за что! — воскликнула она.

— Как по-твоему, моя валлийская дикарка, ты уже доверяешь мне настолько, чтобы снова пустить в свою постель?

Теперь, в отсутствие твоего брата, мы можем возобновить супружеские отношения.

— Позволь мне подумать, — прошептала она.

— У тебя было почти шесть месяцев на раздумья, — чуть раздраженно напомнил он. «Да что это с ней творится?»

— Значит, ты снова принудишь меня, господин? — рассердилась она. — У меня, конечно, не хватит сил противостоять тебе, но я возненавижу тебя за это! Я не вынесу, если мной овладеют грубо и безжалостно!

— Поверь, Ронуин, когда оба любовника чувствуют страсть, они владеют друг другом и их наслаждение полно и взаимно, — терпеливо объяснял Эдвард, уже начавший выходить из себя. Каждый раз, когда речь заходила о постели, она вела себя так, словно он чудовище!

— В нашу брачную ночь я испытала боль, страх и отвращение, — честно призналась Ронуин. — Когда ты накрыл мое тело своим, я начала задыхаться и чувствовала себя беспомощной перед твоей похотью, от которой не было спасения. Не знаю, сумею ли справиться со своими ощущениями.

— Нам незачем спешить, Ронуин. Прежде чем соединиться с твоим телом, я буду ласкать тебя. Ты тоже можешь дотрагиваться до меня, жена. Пусть это сначала произойдет не в нашей кровати, и мы не станем раздеваться. Тогда ты будешь меньше бояться.

— Это всегда так больно? — не выдержала Ронуин.

— Нет, только в первый раз, когда девушка лишается невинности, но не потом, когда муж постоянно вонзает свое любовное копье в ее ножны, — пояснил Эдвард.

Ронуин немного помолчала. Вряд ли она когда-нибудь преодолеет брезгливость и ужас перед этой его страстью, но все-таки должна попытаться. Эдвард — человек добрый и невероятно терпеливый. Другой на его месте не стал бы слушать протестов жены.

— А ты сумеешь не торопить меня, господин мой? — спросила она.

— Постараюсь, — кивнул он.

— Тогда я согласна.

— Почему ты так страшишься этого? — допытывался Эдвард.

Ронуин пожала плечами.

— Сама не знаю, хотя понимаю, что твои желания вполне естественны, как и все происходящее между мужчиной и женщиной. Я казалась себе такой бессильной и никчемной в нашу брачную ночь. Моя мать с готовностью принимала ап-Граффида и, похоже, разделяла его пыл. Она жила им одним, и поэтому мне приходилось присматривать за Глинном. И хотя позже наш родич и его люди взяли нас на свое попечение, я всегда была сама себе хозяйкой. Хотела ездить верхом — и они меня научили. Решила стать воином — и они согласились показать мне, как владеть оружием. Мы даже играли в кости, хотя воины нечасто соглашались садиться со мной, потому что я вечно их обыгрывала. Я в любую минуту могла позаботиться о себе. Но в ту ночь ты овладел мной, и это было невыносимо, — призналась Ронуин, кусая губы. — Прости, Эдвард, мне очень жаль.