Как опасно быть женой - Дебра Кент Страница 25

Очевидно, я все-таки заснула. В следующий момент Кейтлин уже тянет меня за руку и кричит:

– Мам! Просыпайся! Мы опоздаем на автобус!

Я проспала. А Майкл уже ушел на работу.

– Нам нужен полный отчет, – щелкает пальцами Энни. – Чур, ничего не утаивать.

Собрание межсезонья: пляжные прелестницы минус пляж. Мы сидим дома у Фрэнки Уилсон, в подвале, где все недавно отремонтировали и переделали. Семья на сегодняшний вечер лишена права доступа в этот подземный чертог с дубовым баром, камином, облицованным известняком, берберским ковром песочного цвета, новеньким, с иголочки, бильярдным столом в одном углу и блестящим воздушным хоккеем – в другом. У стены выстроились здоровенный плазменный телевизор, цифровая аудиосистема и стойки с дисками, которых тут сотни три, не меньше. Взгляд падает на ящик для сигар, и я вспоминаю, что этот пижонский полуподвал (из него еще и прямо на улицу можно выйти, да-да) – вотчина миниатюрного, как жокей, но дьявольски красивого мужа Фрэнки, Джереми. Он детский гастроэнтеролог, любитель кубинских сигар и фанат всевозможных устройств и прибамбасов.

Признание: раньше я относилась к нему гораздо лучше. Ценила его готовность материально поддерживать дурацкие предприятия Фрэнки, считала это проявлением любви. Но теперь подозреваю, что дело в другом. Пока Фрэнки поглощена “Жиртресткой” и вкладышами для сковородок или еще какой провальной затеей, она не замечает, что Джереми часами пропадает в “Старбаксах” со своей новой предприимчивой секретаршей, глазастой, грудастой и губастой, как Анжелина Джоли. Три недели назад я видела их вместе; они всего лишь беседовали, но встреча была явно не кошерной: Джереми наваливался грудью на стол и тянулся к ее рукам. Фрэнки я ничего не сказала. Зачем мутить воду, и вообще это не мое дело.

Фрэнки сделала все возможное для воссоздания наших лукулловых пляжных пиршеств. Холодильник в баре ломится от “Текизы”, кофейный столик заставлен блюдами: слоеный пирог со шпинатом, цыпленок терияки на шпажках, козий сыр и брускетта с сушеными помидорами. На десерт – портвейн, шоколадные трюфели и печенья с предсказаниями, дожидающиеся своего часа на барной стойке.

– Нет уж, начинайте вы. – Меня охватывает легкая паника.

Фрэнки наклоняется ко мне, обнимает и ободряюще стискивает:

– Что за глупости, дорогая. Поведай девочкам. Как твоя жизнь вразнос, началась?

– Можно сказать. – Я собираюсь с духом. – Хотите знать, до чего я докатилась? – Я пытаюсь загарпунить хрустальной палочкой оливку в бокале с мартини. – Кассирша в “Таргете” пробила мне за комбинезон пять пятьдесят, а он стоил девятнадцать девяносто девять. Я видела и промолчала. Еще я сожрала все мармеладки из хлопьев, а когда дети стали возмущаться, заявила, что коробка бракованная. А главное – вот Энни знает, сама меня УГОВОРИЛА, – я купила детям крысу, а Майклу наврала, что это норвежская карликовая гладкошерстная морская свинка. А их на самом деле не существует.

– Браво! – хлопает в ладоши Энни. – Феноменальный прогресс.

– Еще что-нибудь? – хладнокровно интересуется Фрэнки.

– Да. – Я закрываю глаза. Как страшно. Ну, говори, Джулия. Говори. – Я, кажется, немножко влюбилась.

– В курьера? – спрашивает Энни.

Яркая краска заливает лицо и шею. К чему я затеяла этот разговор?! Облеченное в слова, все сразу станет реальным. Подруги обрадуются, а меня с удвоенной силой начнет глодать совесть.

– Нет, не в него, – качаю головой я, переводя взгляд с Энни на Фрэнки и разворачивая корабль лжи на новый курс. – В одного саксофониста. – Я старательно изображаю лукавую улыбку. – Он играет в рок-группе. А я его единственная фанатка.

Энни бросает мне в голову конфеткой.

– Ах ты, зараза! Я чуть было не поверила.

– И каково же спать с рокером? – любопытствует Фрэнки.

– Экстаз. – Я не признаюсь, что мы с Майклом почти забыли, что такое секс.

– Кстати, а когда он снова выступает? – спрашивает Фрэнки.

– По-моему, это очень хорошо. Ему нравится, он счастлив, а остальное не имеет значения, так ведь? – Мои слова куда благороднее чувств. – А играет он в следующую пятницу. Один его партнер договорился для них о выступлении на Окуневом фестивале. Шесть девяносто девять с носа – и ешь сколько влезет. Пиво свое.

– Вот это по-нашему, – легкомысленно вертит пальцем Фрэнки. – Охреней от окуней. Только представьте.

Окуневый фестиваль для нас – одно из главных событий года, хотя лучше б для него придумали название поблагозвучней.

– Отлично! Знаете, что я думаю? Побольше бы нам таких мероприятий, – изрекает Энни. – У меня дети не были на ярмарке лет двенадцать, не меньше. И мы совершенно пропустили ревеневый парад.

Вечная тема: наше великое социальное противостояние. С одной стороны, университетская публика и топ-менеджеры, те, кто живет в городе в больших домах с крошечными двориками, а с другой – фермеры и фабричные рабочие из предместий, обитающие в крошечных домиках на сотнях акров плодородной земли. Разные телефонные коды, разные школы и развлечения. У них – окуневые фестивали, у нас – дрянная рок-группа из пары лысеющих адвокатов и одной сексапильной ассистентки, которую, кстати, неплохо бы придушить.

– О-о-ой! Давайте пойдем! – визжит Фрэнки. – Наконец-то я выведу в свет мой комбинезон! Все-таки от Донны Каран! Ведь протухает в шкафу, по-моему, даже бирка осталась. А еще надену соломенную ковбойскую шляпу, маленький красный платочек и буду вылитая Элли Мэй [13].

– Элли Мэй носила не комбинезоны, – уточняю я, – а короткие шорты.

– Не вариант, – отрезает Фрэнки. – Слушайте, пусть это будет великий поход пляжных прелестниц!

– Согласна, – говорит Энни. – Но только ради того, чтобы послушать Майкла еще разок. Без жареных окуней я преспокойно обойдусь.

Я откидываюсь на спинку плюшевого дивана.

– На сегодня моя норма перевыполнена. – Я размышляю обо всем, чего не сказала. – Следующий.

– Ладно. – Энни тянется за пирогом. – Я сказала Келли Лондон, что мой отец – потомок Александра Гамильтона [14].

– А это правда? – спрашиваю я.

– Смеешься? Отцовская семья приехала в Америку в 1937-м. Потому отца и назвали Эллис. Как остров [15].

Келли Лондон подвинута на генеалогии и вечно достает всех со своими корнями, которые проследила аж до короля Генриха IV Разумеется, ее предки в 1620 году сошли с “Мэйфлауэра”, Уильям Брэдфорд, губернатор Плимутской колонии, ей родственник, а прабабки учили индейских скво печь пироги из батата.