Игра по чужим правилам - Елена Усачева Страница 25

Несут они, с печки на лавку.

– Он меня ударил!

– Отец весь вечер места себе не находил! Твой телефон не работает.

Сел, наверное, от холода.

Она вылезла из ванны, заставив маму попятиться.

– Зачем в одежде-то?

– Так надо!

С нее текло, она шла, оставляя мокрые следы, и от этого ей становилось хорошо. Шерстяное платье неприятно кололось.

– О! По осени психи оживились! – радостно встретила ее сестра. Поразительный талант подставлять ногу, когда и без того летишь в пропасть.

– Телефон освободи!

– На колени встать и лбом пол разбить? – фыркнула сестра, но дальше препирательств не пошла, закончила разговор и, не глядя, сунула трубку Ире в руку.

Надо набрать воздуха, а то его сейчас не хватит, и она умрет. Или посчитать розовых слонов. До двадцати. С конца. Двадцать, девятнадцать, восемнадцать…

Сестра с интересом смотрела, как Ира стояла, прижав телефонную трубку к груди, и тяжело дышала, сдерживая истерику.

Семнадцать, шестнадцать…

Она зажмурилась, пытаясь остановить слезы, но это не помогло. Побежала на кухню. Поскользнулась на повороте в коридоре. Дрожащими руками стала набирать Катин номер.

Четыре, шесть, восемь…

Первая удача – звонок есть. Спаренный телефон часто бывает занят.

– Кто там? – Подруга, как всегда, приветлива.

– Знаешь, кто ты? – прошептала, потому что голос неожиданно сдал.

– Это ты – кто! – гаркнула Катя. – Его из-за тебя чуть не убили!

На мгновение Ира испугалась, что события развиваются как-то не так. Или она перестала понимать слова?

– Пока ты где-то там шлялась, его забрали в милицию!

Наступила страшная тишина, только сердце так громко стучало, что у машины на улице попискивала сигнализация.

– Что произошло? – спросила она, и голос ее разнесся словно в пустой железной бочке.

– Стояла бы на месте, сама бы все узнала, – вредничала Катя.

Но Ира не могла стоять на месте, она заботилась о Катином несчастье, она устраивала ответную месть, а это процесс сложный.

– Что с Сашей?

– Завтра узнаем.

И снова – тишина. Как наказание за длинный бестолковый день.

– Что с ним? – Первое слово громко, в крик, до хрипа. Потом вспомнила – кругом уши, все хотят новостей, поэтому последнее слово прошептала.

– Ты куда ушла?

Соврать не получилось. В голове все путалось.

– Я Никодима к твоему дому повела.

– Какого Никодима?

– Ну, этот… твой Ник! Ты его видела?

– Кого я видела? Я все это время в милиции просидела!

Милиция… Милиция… Милиция…

Слова ударялись внутри черепной коробки и отскакивали, как шарики для пинг-понга.

– Почему в милиции?

– На остановке драка получилась. Какого-то чеченца бить начали. Сашка (дурак!) кинулся их разнимать. У чеченца нож был. Я думала, они Сашку в больницу повезут. Но первые приехали менты. Все слишком быстро произошло. Словно кто-то подстроил. И народ куда-то сразу делся. Всех в машину посадили. Я за ними помчалась.

– Он жив? – Голоса не было. Только мысли.

Но Катя умела читать ее мысли.

– Его к врачу отправили. Ничего смертельного. Повязку наложили. Сказали, орден не дадут.

Катя что-то еще говорила, Ира не слышала. Это все из-за нее… Если бы она не повела Никодима, а стояла на месте, Саша бы не пострадал. Если бы она не разыгрывала из себя королеву интриг, они бы с Сашей до сих пор гуляли по улице и смеялись. А сейчас ей остаются только слезы.

– Где он? Может, мне приехать? – Она посмотрела себе под ноги. С мокрой одежды натекла приличная мутная лужа. Прямо в таком виде и пошагать на улицу… Вот было бы представление с шариками…

– Он дома. Обещал позвонить, когда поправится. Просил передать, что любит тебя.

– Дай мне его номер, я ему сама позвоню. Все так глупо вышло. – Слова были не те. Как объяснить, что хотелось сделать все идеально? И у нее это почти получилось. – Я потом у Щукина сидела. А вернулась, на меня отец с кулаками кинулся – я домой не позвонила, не доложила, где была.

– Не трогай ты его сейчас. Оклемается – прибежит. Вы теперь с ним кровью повязаны.

Вспомнилась остановка. Странно, ее не было полчаса, может, чуть больше, а никаких следов драки не осталось – ни крови на асфальте, ни людей, бурно все это обсуждающих, ни разбитых стекол. Как все быстро в этом городе происходит… Или все приметы были, Ира их не увидела, потому что искала другое, ждала чуда.

– А что у тебя с Никитой? – спросила просто так. Хотелось еще поговорить, а других вопросов не было.

– Все у нас в порядке. Пока!

Гудки ударили в барабанную перепонку, заставили вздрогнуть, испуганно отвести трубку.

Солнце село, день померк. Оставалось только ругать себя. За то, что она такая. С такими руками-ногами, с такой головой. И мир видит именно в таких цветах. В серых. Она, как ластик, все стирает, оставляя контуры и общие названия. Душа вымораживается.

Люди! От вашей любви так холодно!

К середине ночи Ира устала выискивать в себе недостатки и уснула. Она надеялась, что утро вернет ее прежнюю. Легкую и беззаботную, с сотней мыслей, перемешанных с ветром. Быструю на подъем и веселую на общение.

Но волшебники в наше время перевелись, колдовать некому. Утром на душе осталось так же тяжело, как и вечером. И завтра так будет. И послезавтра.

Пока шла до гимназии, нарисовала безрадостную картину до конца года – унылые утра, печальные дни, тоскливые вечера.

Кати не было. Парщиков наградил тяжелым взглядом. Щукин сидел, положив подбородок на сложенные на парте руки. Курбанова, как всегда, рядом. Ничего нового.

На стол из учебников выпала записка. Та самая, четыре слова, два знака препинания. С признанием в любви. Вот и все, что осталось от этой истории.

– От кого это? – Рядом нарисовалась Ленка.

Что-то она зачастила к ее парте. Разминает утренний НЛП?

– Щукин любовную записку прислал. Жить без меня не может, – с ходу выдала Ира.

Лена растянула губы в приторной улыбке. Она вся сейчас была сама доброжелательность. После совместного похода в кино Курбанова в адрес Иры как-то подозрительно подобрела. Двадцать пятый кадр в фильме про слонов что ли включили, где крупными буквами написали: «Все немедленно начинают любить Лисову!» Кстати, Щукин тоже стал невероятно внимательный.

– Везет, записки пишет. – Лена не спускала глаз со сложенного листка. – А мне все больше эсэмэс шлет.