Отпущение грехов - Фрида Митчелл Страница 25

— Знаете, кое-что из того, что вам приходилось делать сегодня ночью, не предусмотрено должностными инструкциями. — Внезапно тембр его голоса стал хрипловатым и низким.

При воспоминании о своей реакции на его обольстительный шепот Гейл вспыхнула, ощутила, что у нее пересохло во рту, и быстро потянулась к стакану с чаем. Как быть? Признать его правоту? Она жадно припала к стакану. Увы, ее тело ответило само. В животе Гейл вспыхнуло тепло и начало разливаться по жилам.

Она поставила стакан на стол.

— Эндрю, я не…

— Пойдемте-ка отсюда. — Лавкрафт быстро встал со стула, не дав Гейл еще раз сказать о том, что их роман — это дорога в никуда.

Так уж и в никуда? — возразила себе Гейл, поднимаясь следом. Если ее тело реагирует даже на такую невинную вещь, как обольстительный тон, то можно не сомневаться: несмотря на краткость, их роман будет незабываемым. Возбуждающим и невероятно эротичным.

Все в ее власти. Стоит только сказать «да».

Когда в воскресенье утром Гейл ставила свою машину на стоянку после двух тяжелых смен, проведенных в больнице, она была душевно и физически измотана. Она еще не сказала Эндрю «да», но лишь потому, что после возвращения из Лавровой бухты не видела его. Поздно вечером в субботу у Гейл был краткий перерыв, и она позвонила Лавкрафту, предупредив, что вернется только утром. Она сделала это, стремясь убедиться, что с ним все в порядке. А вовсе не из желания услышать его звучный низкий голос.

Гейл выключила зажигание и положила голову на руль. Как жаль, что она не из тех врачей, которые умеют хранить свои эмоции за семью замками… То, что она говорила Эндрю в пятницу о своем решении специализироваться в медицине несчастных случаев, было верно. За одним маленьким исключением. Она пыталась оставаться равнодушной к своим пациентам, но из этого ничего не выходило. Гейл привязывалась к больным, поэтому семейная медицина ей не подходила. Во всяком случае как постоянная профессия. В первые месяцы работы в Оуквуде к ней пришел пожилой мужчина, жаловавшийся на головокружения. Гейл провела исследование и обнаружила у него неоперабельную опухоль мозга. Что она могла сделать? Только выписать старику лекарства, которые уменьшили его мучения в немногие оставшиеся дни. Это событие чуть не заставило Гейл навсегда отказаться от избранного поприща.

Когда больные умирали, это повергало Гейл в транс. В приемном покое привязываться к пациентам она не успевала, потому что очереди всегда ждал кто-то другой. Именно эта анонимность, о которой говорил Эндрю, привлекала ее в профессии врача отделения неотложной помощи. Здесь трудно было привыкнуть к какому-то больному. Их было слишком много.

Однако и здесь рано или поздно наступал день, когда ее с таким трудом возведенные преграды рушились. Она терпела неудачу и ощущала боль.

Именно так было сегодня.

Гейл тяжело вздохнула, вынула ключи и взяла с заднего сиденья спортивную сумку со спальными принадлежностями, которыми пользовалась во время дежурств. О раннем утре говорили только щебет птиц, сидевших на проводах, и шелест древесной листвы. Гейл прошла по тропинке мимо гибискуса, вокруг которого жужжали пчелы, увидела свое пустое крыльцо и, как ни странно, почувствовала укол разочарования.

Она отперла квартиру, прошла внутрь и опустила на пол спортивную сумку. Потом сделала два шага в сторону гостиной и остановилась. Что-то… изменилось.

Гейл нахмурилась и осмотрела тесное пространство. Да нет, все вроде на месте. Потом она сделала глубокий вдох и почувствовала божественный аромат.

— Черника?

Принюхиваясь к запаху, она прошла через гостиную в отгороженную часть столовой, которую владелица дома гордо называла кухней. По мнению Гейл, это было всего лишь рекламным трюком. На кухне было необычно жарко. Гейл рывком открыла дверцу духовки и обнаружила жестяную форму с шестью только что испеченными черничными булочками.

Что это значит? — подумала Гейл.

У духовки был автоматический таймер, но Гейл пользовалась им только однажды. Какой прок готовить только для себя? Тем более что вчера утром, уезжая на дежурство в больницу, она ничего в духовку не ставила.

Все еще хмурясь, Гейл взяла из буфета прихватку и достала булочки. Потом повернулась, чтобы поставить форму на деревянную решетку у мойки, и чуть не споткнулась о швабру, к ручке которой был приклеен листок желтой бумаги.

«Док, постучите три раза!»

О'кей. Очевидно, она переутомилась. Конечно, Эндрю очень мил, но выражается чересчур туманно. Куда постучать? По ручке швабры?

— Не понимаю, — пробормотала сбитая с толку Гейл, опуская форму на подставку.

Тут очнулась автоматическая кофеварка, и запах кофе смешался с ароматом только что испеченных булочек. У голодной Гейл потекли слюнки. Она была благодарна Эндрю за удивительно приятный сюрприз, но не могла не подумать о том, как он попал в ее квартиру. Тем более не спрашивая разрешения у хозяйки.

Стоя со шваброй в руках, она размышляла над этой головоломкой, пока не услышала негромкий стук в потолок.

Гейл свела брови на переносице, выждала несколько секунд и снова услышала стук. На этот раз постучали три раза. Лет двадцать тому назад они с Крисом изучали азбуку Морзе, но Гейл сомневалась, что Эндрю хотел подать сигнал SOS.

Стук раздался снова. Над головой Гейл прозвучали три отчетливых удара. Если бы не записка, Гейл подумала бы, что Лавкрафт и в самом деле подает сигнал бедствия… И вдруг ее осенило. Эндрю хочет, чтобы она постучала в потолок! Но зачем? Оставалось только догадываться.

Гейл закусила губу. Что будет, если она выполнит просьбу, изложенную в записке? Мечтать об Эндрю — одно, а видеть его у себя в квартире — совсем другое. Дело здесь не только в физиологии. Гейл знала, что без эмоций такие вещи не обходятся, и это беспокоило ее больше, чем что-либо другое. Родители учили Гейл и Криса никогда не терять самообладания, но Эндрю заставляет ее забывать обо всем на свете.

Сверху донеслись еще три четких стука.

Что ж, каждый человек кузнец своего счастья, но у Гейл было предчувствие, что три удара щеткой в потолок будут означать не только приглашение разделить завтрак.

Эта мысль одновременно и пугала, и радовала ее.

Гейл подняла швабру вверх и крепко сжала ручку. В конце концов, что ей терять? От прикосновений Эндрю ее бросало в дрожь, от поцелуев все таяло внутри, но разве это что-то меняет? Она примет решение и через пару месяцев уедет… либо в Нью-Йорк, либо в Бостон.

— Ничего не изменится, — вслух сказала Гейл, пытаясь убедить саму себя. Потом взяла швабру обеими руками и стиснула пальцами щетину.

В конце концов, мы взрослые люди, подумала Гейл, сделала глубокий вдох и подняла щетку ручкой вверх. Если они с Эндрю испытывают взаимную тягу и хотят лечь в постель, это их дело.