Цепь измен - Тесс Стимсон Страница 25

Осознает Уильям это или нет, отчасти моя привлекательность для него заключалась в недоступности. Мне не приходилось строить из себя недосягаемую, потому что при наличии Джексона я ею и была. А теперь все не так. Вполне возможно, Уильям уже в штаны наложил и готов спасаться бегством. И, если совсем начистоту, я не могу его винить. Если бы он ушел от Бэт, я бы испытывала то же самое.

Люси считает меня бессовестной (в лучших подругах есть один минус: они хорошо вас знают), но это не совсем правда. Вот, скажем, роман с Уильямом. Если бы не я, на моем месте была бы другая; причем она, возможно, хотела бы носить обручальное кольцо вместо Бэт и ни перед чем не остановилась бы, лишь бы заполучить его. Я никогда так себя не вела. Я дала себе обещание не красть чужих мужей.

Это легче легкого, когда нет соблазна. Можно, конечно, попытаться выдать мое поведение за альтруизм, однако простая правда в следующем: я всегда была слишком жалкой трусихой, чтобы решиться бросить Джексона.

Теперь, когда его нет, мои моральные высоты уже не кажутся достойными восхищения.

На секунду пытаюсь вообразить, как бы я сосуществовала с Уильямом в реальной жизни. Каждое утро просыпаться вместе, по выходным бездельничать, почитывая газеты и журналы, по велению каприза вдруг срываться на праздники в Париж на «Евростаре». Теперь, когда я стала вдовой (все никак не привыкну к этому слову; оно неизменно вызывает в воображении образы греческих старух в черном, собирающих оливки), мне придется привыкнуть столько всего делать самой. Если только…

Что тебе нужно, Элла? Чего ты на самом деле хочешь?

Впервые в жизни я не могу дать себе честного ответа.

Вздрагиваю от шума за спиной. Резко разворачиваюсь, роняю пустой стакан и инстинктивно прижимаю руки, стараясь прикрыть наготу.

В дверном проеме стоит Купер; в его лице невозможно прочесть, что им движет. Осознаю, что я вовсе не удивлена его приходу. Воздух между нами был заряжен напряжением с тех самых пор, как два дня назад мы побывали на Чимни-Рок.

Стоит мне появиться в комнате, как он выходит. Мы не разговариваем, не считая обмена пустыми фразами за ужином. Но каждый раз, глядя на Купера, я вижу Джексона. И каждый раз, как он смотрит на меня, мне кажется, что он проникает мне в душу.

Вдруг мной завладевает что-то первобытное и интуитивное. Я хочу этого мужчину независимо от того, кто он и кто я. Мной движет похоть, и желание забыться, и гнев, и бурбон, и необходимость напомнить самой себе, что я живая, дышащая, трепещущая плоть, а не коробка с серым пеплом, сброшенная со скалы.

Опустив руки, я смотрю Куперу в глаза; позволяю ему скользить взглядом по моему телу. Мои соски твердеют от прохладного прикосновения ветерка.

Я не могу разгадать выражение его глаз, когда он пересекает комнату, направляясь ко мне; впрочем, мне все равно. Делаю шаг.

Наступаю на осколки. Срываю с Купера грубую хлопчатобумажную рубашку; пуговицы со стуком сыплются на пол. Грубо толкнув меня спиной на кровать, он расстегивает джинсы и скидывает их.

Мгновение — и он внутри меня; я уже вся мокрая. Царапаю ногтями его спину, притягивая его все ближе, глубже в себя. Он кусает меня в плечо, и его шершавые ладони ласкают мою грудь. Наши вспотевшие тела скользят. Бронзовая кровать ритмично лязгает о стену в такт гневным толчкам Купера; его волосы промокли от пота. Мы кончаем одновременно, на взрывной волне горя и страсти.

Его тело давит на меня своей тяжестью. Я высвобождаюсь, изможденная и странным образом умиротворенная.

Купер встает, натягивает джинсы; от начала и до конца мы не произнесли ни слова. Он идет к двери, потом резко останавливается и оборачивается — у него в глазах чернота. На один безумный миг мне чудится: сейчас он скажет, что любит меня.

— Мне всегда было интересно, на какой женщине женился мой брат, — ледяным тоном произносит он. — Теперь я знаю.

В жизни не испытывала подобного унижения и ярости. Какой же гребаный козел станет спать с вдовой собственного брата, просто чтобы доказать, что способен на это?

Не впервые я пожалела, что занялась с мужчиной любовью из неверных побуждений, однако никогда прежде я не чувствовала себя такой грязной и отвратительной, как теперь. И пристыженной, словно на людях догола разделась.

Я так взбудоражена, что перед посадкой в самолет забываю принять ксанакс. Через восемь часов на меня, уставшую, нервную, подавленную, накатывает паника. В главном вестибюле Гатуика я судорожно вцепляюсь в чемодан, не в силах и шагу ступить. Внутри, словно гриб ядерного взрыва, разрастается ужас. Жар обручем охватывает грудь. Аэропорт вдруг кажется душным, лишенным воздуха. Кругом люди, люди. Меня толкают со всех сторон. Я роняю чемодан, задыхаюсь, судорожно расстегиваю пуговицы на груди.

Каким-то образом все же обуздываю страх. Не замечая сыплющихся на пол монеток, бумажек и ключей, принимаюсь рыться в сумке; наконец хватаю мобильник и впервые за восемь лет звоню Уильяму, когда он дома.

С каменным лицом он встречает меня на ближайшей к его дому станции, на которой приказал мне выйти. Ни слова не говоря, берет чемодан и идет к машине. Облегчение, которое я поначалу испытываю при виде его, тает: сердце стискивает новый страх.

Я не хочу остаться одна.

— Извини, — лепечу я уже в машине.

— Ты не должна звонить мне домой, — жестко говорит Уильям. — Пожалуйста, больше не делай этого.

Я рывком поворачиваюсь к Уильяму. В плечо врезается ремень безопасности.

— Боже, Уильям. Спасибо за чай и за сочувствие.

— Слушай, Элла. Ты же знаешь наш уговор.

— Один-единственный звонок за восемь…

— Жена стояла на кухне рядом со мной, Элла! — восклицает он.

Меня до глубины души потрясает его нежелание понять.

— Уильям! Я пролетела через полмира, чтобы развеять с вершины скалы прах собственного мужа, и в миг слабости решила, что встреча с тобой чуть поднимет мне настроение! Я определенно ошиблась!

Я отворачиваюсь и смотрю в окно на скудно освещенную парковку, чтобы он не заметил непрошеных слез. Черт подери, да что со мной такое творится? Безо всякой причины вытащила его из дому на ночь глядя. Неудивительно, что он рассержен. Я должна взять себя в руки. Я же не хочу отпугнуть его подобной чепухой. А не то я кончу как его жена: на соседней кровати в психушке.

— Элла…

— Прости. Я не должна была звонить.

— Элла. Не думай, что ты мне безразлична. Ты же знаешь, это не так. Но у меня дома сейчас все так сложно. — Он трет подбородок и лоб. — У Бэт очередная маниакальная фаза, с ней невозможно договориться…

За нашими спинами к станции подходит поезд, перекрывая голос Уильяма.

—…какой-то идиот подрядчик собирался сровнять с землей гараж, когда я подъезжал к дому, — рассказывает Уильям. — Одному Богу известно, до чего она дойдет на сей раз. Нужно было получше отслеживать ее затеи. Но как раз поступило предложение о покупке контрольного пакета — на работе замотался, дома все на самотек пустил.