С тобой навсегда - Татьяна Ковалева Страница 25

Едет таксист аккуратно и, кажется, выбирает не самую короткую дорогу. И больше не смотрит на нас. Петер молчит, восхищенными глазами глядит за окно. Он видит сейчас Петербург и, вероятно, ни о чем другом не может думать.

А я думаю о нашей беседе, о том приятном, что Петер мне сказал.

«Как он удивился, когда я заговорила по-немецки!»

Тут я вспоминаю свой институт…

Не всегда отдаешь себе отчет, в связи с чем всплывает в памяти то или иное воспоминание, но это вызвано мыслями о немецком языке… У нас на кафедре немецкого языка раз в год устраивались конкурсы переводчиков. И я каждый год принимала участие в них. И очень успешно: на первом курсе взяла главный приз — какой-то роман на немецком языке; на втором курсе меня тоже удостоили главного приза — книги о средневековых медиках на немецком же языке. И на следующий год я явилась на конкурс.

Ассистент кафедры Журавлева, почему-то обиженно поджав губки, выдала мне контрольный текст. Я села за стол. Игнорируя словарь, быстренько перевела отрывок из какой-то книги. И первой подошла к столу ассистента.

Я положила перед Журавлевой два листка:

— Здесь, посмотрите, дословный перевод, а здесь… художественный.

Это были дополнительные очки: никто от нас не требовал художественного перевода.

Журавлева вскинула на меня удивленные глаза, сказала укоризненно:

— Доктор Игумнова-Штерн, вы… нехороший человек!

Я думала, что ослышалась. Я ведь рассчитывала, что меня похвалят, ибо сделала даже больше, чем требовалось.

— Почему? — выдохнула я растерянно.

Ассистентка смотрела на меня довольно прохладно:

— Потому что вы пользуетесь своим превосходством в корыстных целях! Посмотрите на своих однокашников. Все эти студенты пришли участвовать в конкурсе. Они трудятся, им тяжело. А вы пришли отнимать у них книги, — после паузы она раздраженно добавила: — Я ведь не сомневаюсь — главный приз опять будет ваш.

Я вышла тогда из аудитории опечаленная и даже подавленная. Я была еще незакаленное дитя и все принимала близко к сердцу. Мне бы легкой походочкой идти тогда по улице и смеяться, — ведь слова ассистентки при желании можно было принять за высшую похвалу, — но я едва не плакала и переживала по этому поводу дня три. Главный приз, действительно, был присужден мне. Однако приз этот остался невостребованным. Я глубоко обиделась тогда…

Но вот и театр!

Таксист тормозит, оборачивается ко мне и вежливо кивает. Петер, завороженный видами Петербурга, застигнут врасплох. Он не ожидал, что мне выходить так скоро. Он явно не хочет расставаться сейчас, но тут, видно, вспоминает, что и у него мало времени, с досадой смотрит на часы.

— Прощайте! — говорю я.

Петер задерживает мою руку в своей, легонько целует мне запястье:

— Люба, я найду вас…

Я с улыбкой пожимаю плечами:

— Хорошо.

И опять ругаю себя:

«Во всем ты неудачница! Могла бы на прощание сказать что-нибудь более значительное».

Едва я вхожу в приемную, из своего кабинета прямо-таки вылетает Петр Петрович. Глаза у него горят возбужденно, румянец играет на щеках. Я его таким никогда не видела.

Завпост говорит почему-то громким шепотом:

— Люба! Куда же вы пропали?

— Вы же сами сказали, что сегодня мне — к одиннадцати! — оправдываюсь я.

Но он машет на меня рукой:

— Ах, Люба, я не о том! Срочно бегите в приемную директора… — завпост переводит дыхание.

А я уже чуть не падаю в обморок от страха:

— Что случилось, Петр Петрович?

— Люба, я битый час разыскиваю вас. Сижу на телефоне, звоню в общежитие. Но мне отвечают, что вы ушли. Однако все — потом! Потом! Вам квартиру дали, Люба! Идите же за ордером… пока кто-нибудь прыткий не перехватил. Сами знаете, какие нынче времена.

Я на радостях чмокаю Петра Петровича в щеку, пахнущую каким-то дорогим одеколоном, и тороплюсь в приемную директора.

Секретарь Дима, увидя меня, расплывается в улыбке:

— Ах, Люба! Знали бы вы, чего это стоило нашему директору. Бесплатная квартира в нынешние времена! Кстати, и я имел удовольствие руку приложить…

Дима достает папку из ящика стола, вытаскивает на свет ордер — неожиданно блеклую бумажонку. Потом в руке его чуть ли не волшебным образом появляются и позванивают ключи.

«Господи! Ключи от моей квартиры…»

— С вас причитается! — изрекает Дима традиционное, глубокомысленное.

Я подхватываю ордер и ключи:

— Потом, потом, Дима… непременно!

Дима мудро улыбается:

— В такую минуту многие сходят с ума. Крепитесь!

Но меня уже нет в приемной директора.

Нет меня и в приемной Петра Петровича, ибо он отпускает Любашу Игумнову по такому случаю.

Я беру такси и несусь в общежитие. Причем мало что соображаю. У меня сейчас два всего ощущения: ощущение ордера в левой руке и ощущение ключей — в правой. Это мои скипетр и держава. В эмоциональном плане я — императрица сейчас, владычица своей однокомнатной империи. Я — на взлете; я — вся в мечтах и перспективах. Я живу, я уже много значу — по крайней мере в собственных глазах. Ведь уже есть на этом свете территория — крохотная, клочок совсем, — но моя. И ничья больше! Это будет моя крепость, моя пещера, моя нора, в которой я в любой момент могу укрыться от внешнего мира, часто неоправданно жестокого, и могу отлежаться, залечить раны, полученные в борьбе за место под солнцем!

Да, именно такие возвышенные мысли посещают вдруг меня, пока я еду в такси.

Едва войдя в комнату, я принимаюсь собирать вещи. Но это только говорится так — собирать. А собирать-то, собственно, нечего. Тряпки одни — треть платяного шкафа. И зубная щетка с мыльницей… Ни самой простенькой мебели, ни посуды, ни даже своего постельного белья у меня нет. Я — совершеннейшая бесприданница.

Но это меня нисколько не заботит. Наоборот, принцип римского легионера «Все мое ношу с собой» очень симпатичен мне сегодня: не нужно заказывать машину и грузчиков для перевозки несуществующих вещей. Ко мне приходит другая мысль: ты действительно сошла с ума, присядь, успокойся, ибо невежливо и даже грубо будет так внезапно съехать от девочек, с которыми под одной крышей прожила не один год… Им, думаешь, не завидно будет, не обидно в душе?

Я успокаиваюсь, сажусь за стол. Верчу ключи на пальце, рассматриваю клеенчатую бирку с адресом. Похожие клеенчатые бирки я много раз видела на ручках младенцев в роддоме. Выходит, ключики у меня тоже новорожденные. Улыбаюсь этой мысли. Смотрю на часы. Вера и Надя придут приблизительно к двум. Их ждать еще часа полтора.