Украли солнце - Татьяна Успенская Страница 25

Повёл её не по сверкающим залам и коридорам своей резиденции, а путём подземным, соединяющим его квартиру с «сердцем» цитадели — тайной канцелярией. В узком светлом туннеле он защищён от любых опасностей!

Кабинет полутёмен, узок, похож на гроб. Стены скользки и серы. Небольшое окно на север. Слева — пыточная. Справа — пыточная. Раньше гордился этими совершенными камерами, теперь соседство их вызвало чувство досады. Чёрт бы побрал этого Ярикина, решившего провести допрос здесь!

Когда-то, несколько лет назад, Будимиров побывал на одном из процессов самого демократического государства мира и перенял манеру поведения обвинителей и защитников. Спектакли стал устраивать по всем правилам: вёл «расследование» дружелюбно, отеческим тоном, как бы проникаясь судьбой преступника, внимательно слушал оправдания. Приговор «расстрелять» или «десять лет строгого режима» воспринимался подсудимым как противоестественный, невозможный!

Порой и хотел бы пощадить того или иного диверсанта, заговорщика, раскаявшегося и готового из последних сил работать на благо государства, но щадить было нельзя по политическим соображениям: мягкотелость дурно влияет на народ и на соратников тоже! Что делать, вези свой тяжкий воз как положено.

Дни без тётки скатывались в громадный чёрный ком.

Его ломало и корёжило, разрывало на части. И он не выдержал, решил пойти в город искать её. Он не станет ей мешать делать дела, станет помогать: он тоже способен принести себя в жертву. В то утро встал пораньше. До автобусной остановки четыре километра, иди и иди по дороге, никуда не сворачивая.

Но не успел пройти и четверти пути, как его догнали Григорий с Любимом. Резко осадив лошадь, Любим приказал:

— Садись! Сам не можешь жить, тебе нужны подпорки!

Джулиан сначала остолбенел — брат никогда не говорил с ним так, но тут же вспылил в ответ:

— Это ты сам не можешь жить! Миришься со своей судьбой, научился притворяться, такой же раб, как все! — Показал в сторону села, куда медленно ехали.

— Нет, Джуль, ты не прав, — уже спокойно возразил брат. — Прежде чем что-то делать, я должен созреть. Если вот такой, не готовый, поеду спасать тётку, погибну, и никакого прока от меня никому не будет.

— Это правда, Джуль, — сказал свои первые слова дядька. — Тебя убьют, и всё. А о матери ты подумал?

— Я не нужен ей. Она всегда молчит и смотрит в одну точку. Что можно сделать?

— Помочь ей перестать молчать. Тебя на это не хватает.

— Я пробовал говорить с ней, ничего не меняется.

— Прости за резкость, но ты только себя видишь! — Любим был угрюм. — Я тебе никогда этого не говорил, но ты возомнил себя особенным.

— Он и есть особенный, — вздохнул дядька. — И ты, мой мальчик, тоже особенный. А то, что он пошёл искать Магду, я понимаю. И я бы… — оборвал себя. — Но тогда на моё место поставили бы такого же инспектора, какие везде, и у нас стали бы гибнуть люди, как гибнут в других областях!

— Я не знаю этого, — удивился Джулиан.

— И я ничего не слышал, — признался Любим.

— Вот и плохо, что вы ничего не знаете! Я бы первый бежал. Но мы все по очереди погибнем, если убежим отсюда. Прежде чем искать тётку и подключаться к тем, кто в столице пытается бороться, вы должны, как сказал Любим, созреть. Мы с вами, мальчики, актёры. Актрисой была ваша мать.

— Но сейчас она никакая не актриса. За жизнь не борется.

— Борется, Джуль, как умеет. Думаешь, легко работать в поле? И вас растит, как умеет.

— Да, но почти не говорит с нами.

— Твои стихи любит. Записывает их. Готовит вам, стирает… Увидишь, мама очнётся! Помог бы ей! — Когда подъехали к селу, едва слышно сказал: — Встать на ноги вы сможете лишь здесь, дома, рядом с мамой и со мной. И только тогда победите! А ты больше глупостей делать не будешь, договорились, сынок? — Он угрюмо молчал, но жжение внутри, злость растворялись под голосом дядьки, раскладывались по полочкам ощущения и мысли. — Постарайся снова начать писать, и ты выздоровеешь. Мне очень нужно, чтобы ты навёл внутри себя порядок!

Видимо, дядька поговорил и с матерью. Теперь иногда она рассказывает, что делала в поле, спрашивает, как в школе дела, робко просит его почитать, что он сегодня придумал. Но, когда он бурчит, что — ничего, спешит уйти к себе.

Изо всех сил он пытается заставить себя не думать о Маге. Идёт туда, где получались стихи. Вот аллея… сколько раз по ней вместе шли из школы! Вот тропинка от школы в степь… сколько раз гурьбой спешили по ней уйти из села! Речка… сколько раз сидели возле неё с тёткой вдвоём! А сейчас тётки нет нигде: ни в школе, ни в их укромных местах.

Историю и литературу теперь ведёт Хорёк. Хищное выражение лица, вкрадчивый голос… словно и голосом, и буравчиками взгляда Хорёк хочет внедриться в них, заполнить чем-то, что убьёт всё живое. Не урок, слоёный пирог штампов и деклараций: «Будимиров — национальный герой», «принеси себя в жертву»… Казалось бы, те же слова, что талдычит дядька, но ты чувствуешь его к ним ненависть, тут они искренни и агрессивны, поселяются в голове.

Вытягивать его из тины взялся Любим.

Когда умер отец, Джулиан долго не мог осознать этого, всё искал отца. А как-то, за одним из воскресных завтраков, тётка сказала Любиму:

— Посмотри на брата, сынок, он ещё очень маленький, и ему нужен отец. Давай-ка сыграй эту роль!

— А что я должен делать? — спросил Любим.

— А что делал с тобой отец? Играть, читать, дружить.

Тогда Любим взял его за руку, повёл в степь.

Только кончилась война — дрались с соседями, но она ещё везде. Щедро напилась кровью земля, изрыта, истоптана сапогами, пропорота орудиями. Игрушки — котелки, гильзы. Однажды Любим нашёл винтовку, дал ему, сказал: «Ну-ка отомсти за отца!» С винтовкой наперевес Джулиан побежал навстречу врагу: сейчас убьёт того, кто убил отца! И взрыв. От жаркой боли в ноге потерял сознание. Брат отнёс его в больницу. Отделался Джулиан сравнительно легко — лишь два пальца оторвало.

Старше всего на три года, Любим, в самом деле, стал играть роль отца: учил бороться по-честному, лазить по деревьям, орать песни во всю глотку, скакать на коне, принимать решения. Стал включать его во все хозяйственные дела: чинить хомуты для лошадей, пропалывать грядки в огороде. Учил быть внимательным друг к другу. Вот надевает ей на плечи новый платок, купил из первой зарплаты, говорит: «Братик, смотри, какая наша с тобой мама красивая!» Вот делает ему запруду на реке, щурится от солнца, зовёт: «Иди-ка, помоги. Не бойся!»

Любим мечтал попасть в город, рассказывал ему о высоких домах, под небо. «Поедем к Маге и поселимся в таком доме!» — дразнил его. Мечтал никогда не разлучаться с ним. И свадьбы сыграть в один день!

Теперь, после бегства, каждую свободную минуту Любим стал снова уводить его в степь: как и в раннем детстве, заставлял прыгать, орать во всю глотку. Однажды привёл к стене разрушенной крепости. Из щелей между кирпичами нагло пёрла зелёная трава.