Гимн настоящей стерве, или Я у себя одна - Елена Ямпольская Страница 25

По натуре своей я — настоящая ночная кукушка. Даже днем. Я не могу быть для мужчины никем, кроме как женщиной. И, наверное, это плохо. Мы, ночные кукушки, легко прокладываем путь к сердцу, но практически никогда не добираемся до головы. Голова мужчины принадлежит дневным птицам. Поэтому с дневными он вьет гнездо. А с нами летает по ночам. Такая вот орнитология.

_____

Когда из уст одной известной, пожалуй, самой известной российской феминистки я услышала, что идеал женщины XXI века — это Хиллари Клинтон, для меня стало очевидно, что никакого феминизма в России нет. А есть цинизм утомленных, но пытающихся бодриться женщин. За подобным идеалом мы могли не тянуть голову через океан. Импортировать обманутых жен нам нет резона — у нас своих хватает. Более того, если образец будет признан официально, Россия получит новую статью экспорта.

Женщина, живущая с человеком, чьи измены стали не только ее личной проблемой, но и достоянием общественности, женщина твердая, упертая, безмерно терпеливая и в глубине души предельно несчастная — это портрет если не каждой второй, так уж точно каждой пятой россиянки. Только труба пониже и дым пожиже. Не президент страны, а президент банка, начальник РЭУ, просто мужчина, за которого необходимо держаться, потому что, если он уйдет, будет хуже. В представлении мадам Клинтон «хуже» — это досадный срыв карьеры. «Хуже» по-нашему — это бедная старость и ущербный имидж в глазах подруг.

Российская женщина очень обеспокоена мнением своих подруг и очень много думает о старости. Причем думать о старости она начинает еще в молодости. За неимением реальных пенсионных фондов ее главным и единственным фондом становится законный супруг. Сегодня в него вкладываются обеды, ужины, чистые сорочки, произведенные на свет дети. Завтра с этого вклада должен закапать процент. Если банкир солидный, то его операции на стороне вкладчика не интересуют. Пока муж смотрит налево, жена глядит направо, то есть в другом направлении.

Терпимость к супружеским изменам — явление, на мой взгляд, глубоко варварское. Иногда мне кажется, что фигура, именуемая любовным треугольником, вообще актуальна сегодня только для российской геометрии. Во всяком случае, тот вариант, когда все стороны равны и все три угла знают о существовании друг друга. В цивилизованном мире измена, ставшая явной, — это прямой путь к разводу. Сделать такой вывод можно и по книгам, и по фильмам, и по разговорам с живыми людьми, а уродливые отношения четы Клинтонов или отдельных богемно-маргинальных пар только подчеркивают это железное правило.

Мириться с изменой, как ни странно, гораздо легче, чем противостоять ей. Даже в самой продвинутой женщине сохранились рудименты феодального сознания: мужчине, мол, полагается подживать сразу с несколькими дамами, полигамность — его природное качество, и ничего с этим не поделаешь, и значения это не имеет, лишь бы семьи не касалось. Над обманутым мужем смеются, обманутой жене сочувствуют. Красноречивое понятие «рогоносец» вообще не имеет женского рода (хотя отличные получились бы стихи: по морям, играясь, носятся с рогоносцем рогоносица…).

В России стыдно быть брошенной, разведенной, одинокой. А обманутой — не стыдно. Разорвать отношения — значит, полностью отвечать за свою дальнейшую судьбу. Зато есть другой вариант: принять вид покорной жертвы, чтобы он ползал на коленях и вымаливал прощение либо жил с постоянным чувством вины, компенсируя сексуальные вольности образцовым поведением во всех прочих сферах. Не мужчина, а майонез «Мечта хозяйки». Так и проще, и практичнее, и разумнее. Сколь бы дико это ни звучало.

Больше всего на свете я боюсь, что лет через двадцать сама овладею этой житейской мудростью. Недавно в каком-то журнале мне попался опрос женщин в нескольких возрастных категориях — как они относятся к изменам мужа или постоянного партнера? Ответы разделились примерно следующим образом: от категорического «не приемлю» в 20-25-35, до фифти-фифти в 40–45 и полного равнодушия после пятидесяти. То есть, грубо говоря, к тому моменту, когда женщина физиологически перестает быть женщиной, она уже не испытывает боль от измены. При этом я глубоко убеждена, что настоящая женщина остается таковой до шестидесяти и старше и никогда не позволит себе стать для мужчины просто бесполым товарищем.

Сегодня, в мои тридцать два, я абсолютная сексуальная максималистка. Один мужчина — одна женщина. Другая женщина — следовательно, уже не мой мужчина. Я не верю, что можно изменять телом, не изменяя душой. Два человека встречаются в постели. В постели формируются их подлинные отношения. Измена может быть случайной, не случаен позыв изменить.

Тем не менее, я сознаю, что все легко и ясно в теории. На самом деле измена любимого человека, вскрывшаяся внезапно, как вообще свойственно изменам, — это катастрофа. Трагедия. Не дай бог пережить такое. А если суждено — дай бог сил пережить. Не задохнуться от горя…

Каюсь, у меня было немало романов с женатыми мужчинами. Преимущественно несерьезных, чисто постельных, ради взаимного удовольствия. Все мои любовники признавались, что секс с законной супругой у них отсутствует или никуда не годится. Таким образом, с юных лет я стала задумываться об особенностях супружеского секса в России — предмета не менее странного, чем мед у Винни-Пуха. Секс, если есть, то его сразу нет. Тогда же я уловила преимущество любовницы перед женой: минимум обязанностей, за исключением тех наиболее приятных, которые по привычке называют супружескими, а выполнить норовят на стороне…

У меня были мужчины, пытавшиеся прямо из постели позвонить жене («Дорогая, задерживаюсь на работе…»), а, чего доброго, и ребенку («Сю-сю, малыш, а что папа тебе привезет?..»). И если я пресекала эти попытки, так только потому, что мне не нужны были чужие дети и жены там, где я намеревалась просто развлечься. Все эти телефонисты считались в миру отличными мужьями и заботливыми отцами, но уважения к ним у меня не было. С уважением к собственной персоне тоже начали возникать проблемы. Поэтому, войдя в сознательный женский возраст, я исключила для себя мимолетные шалости. Теперь я не содействую ни одному мужчине в организации адюльтера. Ну а если любовь… Как говорят американцы: «Есть такое слово — развод».

Измена — это всегда три несчастных человека. Мужчина, вынужденный годами существовать во лжи, и две женщины с острым чувством собственной неполноценности. Участвовать в этом в той, или иной, или третьей роли очень стыдно. Чья ответственность выше, чья вина больше, я не знаю. Но свою вину с глубоким раскаянием признаю.

Никто не говорит, что женатые люди должны терпеть друг друга до гробовой доски. Понятию «долг», по-моему, вообще нет места на ценностной шкале современного человека. Обязательства могут существовать только по отношению к маленьким детям. Взрослые, самостоятельные люди достойны того, чтобы жить вместе по любви, а не из чувства долга. В конце концов, главный долг человека — перед самим собой. Мы должны реализовать все лучшее в себе, а это нельзя сделать, изнасиловав собственную душу.

Не изменять, не замалчивать измену и не провоцировать ее — все это элементы высокой сексуальной культуры. А в России секса по-прежнему нет. Он все еще чужак на нашей суровой земле. Российское гражданство сексу пока не светит, максимум — временная регистрация. У нас есть сексуальный бизнес и застенчивая домашняя любительщина, когда пыла хватает на первые месяцы, хорошо, если годы, а потом постель становится рутиной. Жена выносит измены, уверяя себя, что секс — это не главное. Муж изменяет, успокаивая себя, что секс — это не главное. Страна несчастных людей упорно продолжает жить по своим законам и радуется, если случайно встречает заокеанского союзника.