Прихоти любви - Евгения Марлитт Страница 25

Я никогда бы не дошла до такого! Вы, впрочем, говорите, что герцог охладел. Но позвольте мне пока не верить этому, я думаю, что лучше знаю его высочество. Завтра надеюсь видеть вас. Мадемуазель Беата назначила на завтра генеральную уборку. В таких случаях она повязывается большим белым платком и обметает длинным веником портреты предков. Потом устраивается праздник. К обеду подают картофельные клецки и гороховый соус… О, здесь идиллическая жизнь! Но я долго не выдержу, мой милый, уверяю вас.

Позаботьтесь, чтобы здесь не оставались навеки, – тогда кончится и мой плен. Откройте холерные бациллы в колодце Альтенштейна, пустите дюжину крыс в комнаты их высочества, заставьте показаться призраки старого полковника или прекрасной испанки, призовите, наконец, молнию – мне все равно, только выгоните вон из замка его владельцев и дайте мне увидеть крыши резиденции. Я не могу больше дышать в этом коровнике!»

Фрау фон Берг снова остановилась и обернулась к соседней комнате, откуда доносился жалобный детский плач. Горькое и злое выражение появилось на ее полном белом лице. «О господи! Я хотела бы…» – пробормотала она и встала.

– Фрау фон Берг, малютка беспокоится, – доложила няня.

– Так дайте ей молока. Она голодна, вот и все.

– Она не пьет, сударыня.

– Так поносите ее, она должна успокоиться.

– Я не смею вынимать ребенка, пока лежит мокрая повязка, доктор особенно приказал…

Дама бросила перо и шумно прошла в детскую.

– Тише, тише! – воскликнула она своим звонким голосом и захлопала в ладоши.

Ее глаза смотрели так грозно, почти злобно, что ребенок замолчал, но через несколько секунд стал кричать еще громче. Плач звучал так беспомощно и жалобно, что няня бросила спиртовую горелку, на которой разогревала прописанный суп, и кинулась к девочке, в то же время в коридоре послышались шаги, и барон Лотарь появился на пороге.

– Что, Леони больна? – был его первый вопрос, и омрачившимся взглядом он отыскал на постели малютку, которая протянула к нему ручки и замолчала.

Фрау фон Берг смутилась, но осталась около постели.

– Нет, – отвечала она. – Леони или голодна, или упрямится.

– То был не плач упрямого ребенка, – отозвался барон коротко и решительно.

– Очень возможно, что она себя плохо чувствует, – сказала женщина. – Мне уже давно приходило в голову, что ребенок не выносит здешнего воздуха. Невольно задумываешься: из мягкого климата Ривьеры девочку перенесли в лесной климат Германии, в этот резкий, холодный горный воздух.

Он серьезно посмотрел на нее.

– Вы думаете? – спросил он.

Его тон заставил ее покраснеть. Она всегда боялась сарказма.

– Я сожалею, – продолжал он, – что бедная малютка была послана первым врачом Ниццы в резкий, холодный воздух. К сожалению, она должна привыкать к нему. Да и нечего говорить о Ницце, потому что отец ребенка принужден теперь быть здесь. Впрочем, милая фрау фон Берг, «холодный резкий воздух», кажется, полезен: вчера я видел, как девочка оживленно ползала по комнате и сама поднималась около каждого стула.

Воспитательница пожала плечами:

– Что за достижение для двухлетнего ребенка?

– Будьте логичны, сударыня: здесь речь идет о том, улучшилось здоровье малютки или нет? Возраст ее сюда не относится. Я хочу сделать еще одно сообщение, которое, вероятно, заинтересует вас. Их светлости принцессы Текла и Елена скоро приедут на несколько недель в Нейгауз, чтобы лично увидеть состояние здоровья девочки. Откуда ее светлость может знать, что Рейхсен – наш врач, лечит мою дочь? Не знаете ли вы?

Фрау фон Берг переменилась в лице.

– В своих письмах к ее светлости я ничего не говорил об этом, – продолжал он и отошел от детской постели к окну. – Я не люблю, когда вмешиваются в мои распоряжения. Кроме того, принцесса Текла гомеопатка, и у нее карманы полны крупинок и капель. Вы на самом деле не знаете, фрау фон Берг?

Она отрицательно покачала головой и ответила:

– Нет.

Но барон вдруг прижался к стеклу и стал пристально всматриваться в дорогу, тянувшуюся по лесу длинной белой светящейся полосой, не обратив внимания на ее ответ.

По дороге быстро проехала герцогская карета, сквозь ее стекла на мгновение показалось женское лицо… Клодина ехала в Альтенштейн. Когда Лотарь обернулся, он был бледен. Фрау фон Берг посмотрела на него со злой усмешкой: она тоже видела карету.

Он не заметил этого, подошел к уснувшему наконец ребенку и долго стоял у кроватки.

Фрау фон Берг потихоньку вышла из комнаты.

Барон продолжал стоять; горькая складка постепенно образовалась около его рта.

Старая няня удивленно смотрела на него из-за голубых занавесок кроватки: вероятно, барон не любил ребенка, потому что его рождение стоило жизни обожаемой женщине. Да, да, часто случается, что маленькое невинное создание должно страдать за это! Бедный ребенок, родившийся для того, чтобы на него вечно глядели с укоризной. Несчастное дитя!

Вдруг отец отвернулся от постели и поспешно вышел. Няня боязливо сжалась и протянула руку над спящим ребенком: она ожидала, судя по его взволнованному лицу, что дверь с шумом захлопнется.

Слава богу! Хоть он и резко закрыл дверь – малютка не проснулась…

Да, Клодина ехала ко двору. Она сидела в карете с обычным спокойным и гордым видом. Утром она справилась со своими хозяйственными делами и после обеда переменила одежду Золушки на простой, но элегантный туалет из мягкого синего шелка, присланный ей портным перед самым ее отпуском. То не было тщеславие с ее стороны – она надела это платье, потому что накануне ее высочество заметила, что не любит черного цвета.

Когда Клодина вошла к брату проститься, он с изумлением и гордостью посмотрел на нее.

– Как ты хороша! – сказал он, целуя ее в лоб.

Она ответила смущенным взглядом.

– У меня нет другого платья, и при такой плохой погоде…

– Я не упрекаю тебя, – ласково возразил он, – а только любуюсь тобой – сочетанием твоих светлых волос и густой синевы платья. Будь спокойна, сестрица, иди без забот. Эльзе очень хорошо под присмотром фрейлейн Линденмейер, а я пишу. Отчего ты в нерешительности? У тебя какая-нибудь неприятность?

Клодина неуверенно подошла к брату, и губы ее дрогнули, как будто она хотела что-то сказать, но потом быстро повернулась, промолвила: «Прощай», – и вышла.

Она не могла искать разрешения своих забот у него, мечтателя с мягким характером. Единственный верный путь был в самостоятельных действиях. Она села в герцогскую карету с чувством неудовольствия, присущим благородным характерам, когда вокруг них не все ясно и понятно, но с твердым намерением выпутаться из лабиринта своими силами.