Обратная сторона - Ольга Иженякова Страница 25

— А вы не подскажете, где вы в последний раз видели хумпалэнэ или хотя бы его следы? — как нечто само собой разумеющееся спросил Алексей Юлианович.

— Так, — обратился ко мне хозяин, — москвичам, как я понимаю, надо показать какую-то диковинку, как в этих… музеях, чтобы враз все просто и понятно было. На каждый вопрос — свой ответ. А если что непонятно, то это должно быть мистическое или экзотическое. Только ни в коем разе не водить их к древним святыням. Что бы им такое показать, чтобы они довольные уехали?

— Может быть, кладбище? — робко предложила я.

— Зачем кладбище-то показывать? — не понял хозяин.

— Ну как же, — стала я пояснять, — все кладбища народа ханты довольно оригинальны, в городах таких нет, в Москве тем более. Провожу их на кладбище, расскажу пару преданий, и они, удовлетворенные, уедут, а впечатлений хватит надолго, уверяю вас.

— Правильно, — согласился хозяин. — Ты их проводи, поговори с ними, но не задерживайся. Мы сегодня всем стойбищем будем приносить жертвы в овраге лесного духа. Тебе это будет интересно. Да и полезно, наверное.

— Постойте-постойте, — залепетала в замешательстве я, — но ведь хумпалэнэ, или комполь, в одном из переводов обозначает именно лесного духа, — то есть…

— Ты правильно поняла, — услышала я ответ подоспевшей к разговору хозяйки.

Провожать ученых пусть и не в глубокую тайгу — сущее наказание. Они каждую минуту останавливаются пить, прыскают друг друга антикомариным дезодорантом, снимают все подряд видеокамерой, травят анекдоты, спорят, а самое неприятное — двигаются очень медленно и бесконечно ноют, вспоминая город с его супермаркетами.

— А помните, как мы искали снежного человека в уссурийской тайге, — обратилась молодая женщина к профессору. — Коля с Лешей вышли из палатки и прямо чуть не угодили в лапы медведю. Хорошо, хоть их было двое, медведь испугался и убежал, а если бы один кто-нибудь… Интересно, а тут водится крупное зверье?

Последние слова не успели растаять в воздухе, как мы услышали впереди протяжный волчий вой. Среди ученых поднялась паника. Они предположили, что на них может напасть стая, а на всех имеется только одно ружье.

— Не стоит бояться, — поспешила я их успокоить. — Теперь июнь, и волки ходят поодиночке.

— Ну раз так, — сказал Алексей Юлианович, — стало быть, таков закон природы и нам бояться нечего, правда?

— Интересно, а местные волки этот закон знают? — полюбопытствовал Алексей.

Тем не менее мы решили идти вперед — на этот раз молча, что меня очень порадовало, — и правильно сделали, потому что вскоре оказались на кладбище.

Я была права, кладбище ученых и впрямь поразило. Тут есть чему удивляться. Ведь могилы народа ханты — это лодки с перевернутым кверху дном, а внизу с правой стороны у каждой такой могилы-лодки небольшое отверстие. Туда родственники кладут обычно то, что забыли положить покойнику в гроб. Как правило, это чашки, ложки, бритвы, расчески. Иногда приносят сюда и еду.

— Арина, пожалуйста, расскажите нам, что этот ритуал обозначает, — попросил меня профессор.

Я улыбнулась: на меня были направлены пять цифровых диктофонов. Надо же! Журналист дает интервью.

Помня наставления хозяев чума, я начала терпеливо рассказывать:

— У народа ханты вся жизнь — это река, огромная река времени. А человек в ней, понятное дело, плывет на лодке. Лодка у живого человека всегда должна быть на привязи, а если лодка вытащена на берег, то, значит, или река замерзла, или лодка нуждается в починке. При лодке непременно должно быть весло, иначе случится несчастье… А здесь, как вы видите, все лодки перевернуты вверх дном и без весел, значит, люди ушли на дно реки жизни…

— А какие-то особенности у этих похорон есть? — спросил кто-то.

— Особенности, как у всех народов, — ответила я. — Провожают, плачут, непременно молятся, соблюдают траур, устраивают поминки.

— А жертвы по этому поводу приносят? — поинтересовался профессор.

— В похоронном обряде жертвоприношений нет. Ведь смерть для человека из рода ханты — это счастье, это присоединение к предкам. Это переход от одной жизни к другой, правда, переход довольно болезненный. Считается, что когда душа выходит из тела, она видит множество разных дверей и знает, что в одни из них ей нужно пройти, но пройти только один раз. Потому она боится сделать ошибку, тревожится, бродит. Именно поэтому возле покойника принято дежурить по очереди родным. Если увидят какие-то изменения — должны немедленно шамана позвать. Он-то и поможет душе найти нужные двери в следующей жизни…

Тут Алексей, прикуривая от сигареты Алексея Юлиановича, вспомнил про снежного человека, который и являлся целью их визита в тайгу.

— А этот их… хумпалэнэ как-нибудь со всем этим связан?

— Нет, — ответила я (признаться, мне этот разговор стал уже порядком надоедать). Хумпалэнэ, согласно преданиям, из другого мира. Они охраняют людей, заботятся о них, если те, конечно, того заслуживают, а если видят, что от какого-то человека мало пользы, могут сделать так, что он останется в лесу навсегда, не более того. Вся их жизнь со своей системой ценностей происходит параллельно нашей.

На этом допрос окончился.

Ученые еще какое-то время побродили по кладбищу, поснимали, а потом скинули рюкзаки и устроили неподалеку привал, чтобы подкрепиться. За едой я рассказала спутникам о соседней с нашим стойбищем достопримечательности — о старом идолослужителе.

Городские люди, к сожалению, любят такие истории и охотно их тиражируют. Но это даже хорошо. Не надо показывать им настоящее, а значит, можно его сберечь.

Ромка, будущий выпускник Московского государственного университета, приехал после сдачи очередной сессии в свой родной Ханты-Мансийский округ и первым делом принялся строгать из молодого кедрача идола; а потом вместе с отцом и старшим братом сел в джип десятилетней давности и поехал в долину идолов.

Там уже для идола был сооружен небольшой полуоткрытый чум. Возле него суетился пожилой хант, который должен был вдохнуть божественную силу в фигурку. Отныне пожилой хант будет считаться хранителем молодого шайтана, а идол из молодого кедрача, стало быть, и есть сам шайтан, которому полагается и поклонение, и жертвоприношение, и, разумеется, просьбы о помощи во всех житейских бедах.

Процедура обожествления проста. Ее и совершил хант, когда все уже уехали. Он призвал духов земли, воды, огня и неба помогать новому идолу, а когда танец с молитвами подошел к концу, принялся украшать шайтана одеждой и украшениями, заодно осыпая проклятиями тех, кто будет охотиться в ближайших лесах. «Пусть будут жестоко наказаны их дети, внуки и правнуки». Но еще большее проклятие ожидает тех, кто осмелится у добычи отрезать уши. Согласно обычаям северных народов это не просто дурная примета. Это что-то вроде рока. И на такой поступок может отважиться лишь тот, кого окончательно покинул разум…