Люцифер и ангел - Барбара Картленд Страница 25

Тут к герцогине подбежала Анита. За ней следовали два рослых лакея с креслом, в котором они поднимали герцогиню по лестнице с тех пор, как ее сковал ревматизм.

Герцогиня с сомнением посмотрела на кресло.

— Я в состоянии идти сама! — запротестовала она.

— Не сегодня, — сказала Анита. — Пожалуйста, мэм, будьте благоразумны, иначе завтра мне целый день придется заваривать травы.

Герцогиня засмеялась и сдалась.

— Вы с Керном немилосердно меня третируете, — сказала она, — впрочем, полагаю, я ничего не могу с этим поделать.

— Кроме как поскорее пожелать нам спокойной ночи, — ответила Анита. — Знаете, мэм, вы были несомненной, непревзойденной Королевой бала!

— Верно, — согласился герцог. — Жаль, я не сказал этого первым.

— Тебя обошли на финише, Оллертон! Это на тебя не похоже, — заметил один из гостей.

— Должно быть, старею, — ответил герцог.

— Это не так, — сказала Анита, — просто иногда соперник подкрадывается незаметно, когда вы меньше всего ожидаете.

С этими словами Анита последовала за герцогиней, которую лакеи понесли в спальню. Герцог и стоявшие рядом с ним гости провожали девушку дружным смехом.

— Это самое чудесное дитя, какое я встречал за свою жизнь! — заметил пожилой генерал.

Герцог и сам мог бы сказать то же самое, но не успел он заговорить, как графиня Клайдширская набросилась на него со словами о том, какой великолепный был бал.

Рядом с матерью стояла леди Миллисент. Герцог подумал, что она намеренно не смотрит в его сторону и даже не пытается произнести хоть слово одобрения.

«Какая зануда!» — подумал герцог.

Однако, глядя на леди Розмари Кастор и Элис Даун, он даже не мог себе представить, что одна из них будет сидеть напротив него за столом или сопровождать его в Букингемский дворец.

«Возможно, при более близком знакомстве леди Миллисент будет вести себя иначе, — решил герцог. — Если же нет, то я не стану делать ей предложение».

Едва эта мысль мелькнула у него в голове, как он понял, что это означает. Снова приемы, подобные этому; снова матери, подобные графине, станут пресмыкаться перед ним в предвкушении грядущего родства.

Еще много дней придется потратить на увеселение людей, которых герцог считал занудами, вместо того чтобы развлекаться на скачках, играть в поло или общаться в кругу принца Уэльского.

Герцог знал: если он женится, изменится все.

— Как же мы можем устраивать прием без вас? — сказала ему леди де Грей всего лишь несколько недель назад. — Все красавицы стоят на цыпочках в надежде, что именно их заметит ваш блуждающий взгляд. Как бы дерзко вы себя ни вели, их мужья терпят вас, ибо знают: вы прекрасно осознаете собственную значимость и никогда не допустите скандала.

Леди де Грей славилась своей откровенностью, и герцог не оскорбился. Как и сейчас, он просто подумал, что после его женитьбы все изменится.

Конечно, иногда он будет отправляться в гости и сам принимать гостей без жены, но поскольку он соблюдает приличия, то подобных случаев будет немного и на публике ему придется чаще всего появляться вместе с супругой.

В нем нарастала волна негодования. Он решил раз и навсегда, что не будет участвовать в этом фарсе, только чтобы доставить удовольствие королеве или кому бы то ни было еще.

Но тут он снова представил себе красное, заплывшее лицо кузена и его вульгарную, кричаще одетую, увешанную драгоценностями жену, которая покачивалась при ходьбе от неумеренных возлияний.

Как мог он позволить им жить в Оллертоне, принимать гостей в фамильном доме в Лондоне, унаследовать другие его владения?

Собравшись с силами, герцог выдавил улыбку.

— Надеюсь, — сказал он, обращаясь к леди Миллисент, — раз уж вы не слишком увлекаетесь верховой ездой, вы позволите мне пригласить вас на прогулку в коляске завтра днем? Неподалеку отсюда расположена беседка, построенная одним из моих предков. Ее стоит посмотреть.

— О, какая чудесная мысль, дорогой герцог! — воскликнула графиня едва ли не прежде, чем герцог закончил говорить. — Конечно, Милли с удовольствием посмотрит беседку.

— Ну что ж, тогда мы договорились, — сказал герцог, понимая, что леди Миллисент промолчит, полагая, будто ее мать сказала достаточно.

— Теперь мы все должны отправиться спать, если собираемся завтра утром в церковь, — сказала графиня. — Я слышала, герцог, вы всегда читаете на службе чтения из Библии.

— Только когда я в поместье.

— Мы с нетерпением будем ждать возможности послушать вас, — льстиво проговорила графиня. — Уверена, вы читаете Библию так же, как делаете все остальное — то есть безупречно!

Герцог наклонил голову в благодарность за комплимент и повернулся, чтобы пожелать спокойной ночи остальным гостям. Кое-кто уже начинал позевывать.

— Восхитительный вечер! — говорили гости. Они направились в холл, где их ждали лакеи с горящими свечами в серебряных подсвечниках. По традиции Оллертона каждого гостя провожали наверх со свечой, хотя в спальнях было установлено новое газовое освещение.

Герцог, поговорив с дворецким, поднялся к себе последним.

— Вы, как обычно, отправитесь на верховую прогулку, ваша Светлость? — спросил дворецкий, когда герцог поставил ногу на нижнюю ступеньку.

— Конечно, — ответил герцог, — но не в девять, а в половине девятого, поскольку завтра воскресенье.

— Хорошо, ваша светлость.

Поднимаясь по лестнице, герцог спросил себя, кто отправится вместе с ним, но подозревал, что никто не поднимется так рано.

Затем у него появилась уверенность, что к Аните это не относится и его лошади будут более притягательны для нее, чем мягкая нега подушки.

Мысль об Аните напомнила герцогу, что Джордж Грэшем не пожелал ему спокойной ночи и поднялся наверх раньше всех остальных.

«Возможно, он стыдится своего поведения, — подумал герцог, — и это справедливо. Что бы он ни думал об Аните, он не имеет права так себя вести в Оллертоне».

Он поймал себя на мысли, что впервые в жизни его тревожат нравы его друзей. Раньше подобного не случалось, даже когда иные из них, если судить беспристрастно, вели себя возмутительно.

Все красавицы, с которыми он заводил пламенные, но мимолетные affaires de Coeur [9], были страстными и неразборчивыми в средствах, как Элейн Бленкли. Именно по этой причине он никогда не воспринимал женщин по-другому.

Мысли герцога текли чередой, пока он готовился ко сну. Когда ушел камердинер, герцог лег в постель и погасил свет. На память ему пришли времена, когда он был молод и мысли его были исполнены рыцарского благородства и, за неимением лучшего слова, благоговения.