Старые письма - Даниэла Стил Страница 25

Было и так ясно, что Анне не справиться без постороннейпомощи со всеми застежками, и она кивнула с несмелой улыбкой. В противномслучае ей пришлось бы ложиться в платье, пока не придет горничная.

Она стояла по-детски покорно, а Николай снимал через головуее платье, обнажая трогательно хрупкую, воздушную фигурку девушки, обратившейна него взор огромных очей, полных наивного доверия и любви. Не зная, чтоположено в таких случаях говорить и с чего следует начинать, она несмело шепнула:

– Тебе уже слишком поздно ехать домой. Она впервые вжизни говорила об этом с мужчиной и все еще не до конца представляла, чегохочет сама. Зато одного она не могла представить точно – возможности расстатьсяс Николаем сейчас.

– Что ты хочешь этим сказать? – шепотом спросилон, вздрагивая то ли от предутреннего холода, то ли от неясной тревоги.

– Останься со мной. Мы не должны больше поступатьсясвоими желаниями. – Анна всеми фибрами души чувствовала, что именно здесьбыло его место, впрочем, и сам Николай это прекрасно понимал.

– Ох, Анна, – вырвалось у него. Похоже, сейчаскончалась его прежняя жизнь и начиналась иная, совсем другая. Для обоих этаминута была чрезвычайно важной из-за необходимости принять решение и поверитьили нет в предстоящее счастье. – Больше всего на свете я желаю быть стобой. – Да, именно этого он желал с самой первой встречи и возжелал ещесильнее с тех пор, как она оказалась тут. Только теперь ему стал ясен смыслсобственных поступков и то, ради чего он так хлопотал о ее переезде в этотдомик в Царском Селе.

Они раздевались аккуратно, не спеша, и вскоре уже лежали вее просторной кровати, тепло укутавшись одеялом. В темноте Анна вдругпосмотрела на него и прыснула со смеху.

– Над чем ты хихикаешь, глупышка? – по-прежнемушепотом спросил Николай, как будто опасаясь, что кто-то их услышит. Но в доме вэтот час не могло быть посторонних. Они были вдвоем, наедине друг с другом и сосвоей сокровенной тайной и любовью.

– Просто это кажется так смешно… То я боялась своихчувств к тебе… и боялась узнать о твоих чувствах ко мне… И вот пожалуйста – мыведем себя как противные непослушные дети!..

– Мы вовсе не противные дети, любовь моя… мы счастливыедети… Кто знает, может быть, мы наконец-то поступаем правильно… может, так намнаписано на роду? Ты была моей судьбой, а я – твоей. Анна, ни одну женщину вмире я не любил так, как люблю тебя!

Он стал целовать ее с нежностью и страстью, и разбудил в нейответную страсть, и стал учить тому, о чем она прежде не думала и не мечтала идаже не ожидала от него получить. Но оказалось, что все это было рядом, стоилолишь решиться и протянуть руку: и любовь, и ласка, и счастье отдавать иполучать ответные дары. А когда она наконец уснула у него на груди, он ещедолго лежал со счастливой улыбкой и благодарил Небеса за щедрость, за то, чтопересеклись их пути.

– Доброй ночи, любовь моя! – нежно шепнул он ивскоре заснул, не размыкая объятий.

Связавшая их тайна ширилась с каждым днем, подобно полю,усыпанному дикими цветами посреди лета. Как и прежде, Николай навещал Аннукаждый день, только теперь засиживался гораздо дольше, оставляя лишь минимумвремени для своих обязанностей во дворце. А вечером, когда в его врачебныхуслугах больше не нуждались, он возвращался в заветный домик и ночевал у нее.Жене он сказал, что отныне ему придется оставаться с Алексеем и по ночам. Этоне вызвало у нее ни интереса, ни возражений.

Анна жила словно во сне. Он учил ее искусству любви, и скаждым днем она привязывалась к нему все сильнее, укрепляя единение души итела. Они прекрасно понимали друг друга и не имели друг от друга никаких тайн.Они делились мечтами, надеждами и даже давними детскими страхами. Ноединственным настоящим страхом была для них угроза однажды потерять друг друга.Оба не смели задумываться над тем, что случится, когда Анна покинет ЦарскоеСело. Потому что понимали: роковой день неотвратимо приближается. И рано илипоздно им придется взглянуть в глаза правде и подумать о будущем. Но Николай досих пор не решился на откровенный разговор с женой.

По молчаливому уговору любовники просто старалисьнасладиться краткими минутами безоблачного счастья, пока еще не омраченноговторжением жестокой действительности. Они и сами не заметили, как быстроминовали и февраль, и март.

Анна прожила в Царском Селе уже целых три месяца и теперь немогла говорить о возвращении без грусти. Она не представляла, как снова будетпривыкать к жизни в балетной школе. Даже мадам Маркова забеспокоилась и всечаще спрашивала, когда она намерена возобновить тренировки и репетиции. Ведь навосстановление утраченной из-за болезни формы придется потратить не один месяц.Те немногие упражнения, что она проделывала сейчас, не шли ни в какое сравнениес постоянными нагрузками, ожидавшими Анну в школе. Чтобы снова привыкнуть кним, ей предстояло пролить немало пота. И наконец с чувством обреченности онатвердо пообещала вернуться в Санкт-Петербург не позднее конца апреля. Мысль оразлуке с Николаем казалась ей попросту невыносимой.

Однажды, за три недели до назначенного срока, они решилисьпоговорить о предстоящем отъезде всерьез. Он полагал, что больше не имеет праваоткладывать объяснение с Мери и должен попросить у нее развод в обмен наразрешение возвратиться в Англию вместе с детьми. Но с другой стороны, он все ещене знал, решилась ли Анна вернуться в балетную школу. Ей также предстоялнелегкий выбор.

– А как ты думаешь, что тебе скажет Мери?

– По-моему, ей станет только легче, – искреннепризнался Николай. В этом-то он был уверен вполне – в отличие от предполагаемогосогласия на развод. Вот почему он предпочел бы провести разговор, вообще неупоминая об Анне, если это окажется возможным. Ему и так хватало причинразорвать отношения, давно ставшие обузой для обоих, и вовсе ни к чему былоусложнять их вероятной вспышкой ревности.

– А что будет с мальчиками? Она не запретит тебе ихвидеть? – Это тревожило Анну с самого начала и внушало ей чувство вины.Именно из-за детей она так боялась признаться в собственных чувствах и нерешалась дать им волю. Но рано или поздно это все равно вырвалось бы насвободу. Она просто дурачила себя, когда воображала, будто сумеет удержаться.Теперь-то это ясно как день. Любовь стала реальностью, частью их жизни, иотрицать это было бесполезно.

– Я понятия не имею, как она поступит с детьми, –честно сказал он. – Наверное, мне следовало подождать, пока они станутсовсем взрослыми. – При этом в его взгляде промелькнула такая боль, чтосердце Анны тоскливо сжалось. – А как же мадам Маркова? – спросилНиколай в свою очередь. На этот вопрос тоже трудно было ответить, и, хотя дляНиколая он не казался таким уж сложным, Анна не представляла, сумеет лиобъясниться со своей наставницей.

– Я поговорю с нею сразу, как только вернусь вСанкт-Петербург, – сказала она, стараясь не обращать внимания на невольныйстрах и чувство неловкости, как будто она предает мадам Маркову. Ведь этаженщина связывала с Анной свои самые великие надежды, она не жалела для нее нивремени, ни сил, и наверняка придет в отчаяние, если лучшая ученица покинет еешколу. Да разве Анна виновата, что все так изменилось? Отныне ее жизньпринадлежит Николаю, и только ему.