Украденные ночи - Дженнифер Блейк Страница 26

Приготовление к выходу в театр превращалось для дам в некое священнодействие. Требовалась сложнейшая прическа, которую нужно было придумать и соорудить с помощью искусной горничной или специально приглашенного парикмахера. Особенно тщательно продумывалась отделка платьев и украшений, ибо их цвет и общий стиль оставались неизменными. Один европеец, побывавший в новоорлеанской опере, удивленно воскликнул, что дамы в ложах напоминали огромный букет белых роз и редкая женщина решилась бы выделиться из такого красивого ансамбля.

Платье Амалии было сшито из блестящего белого муслина с широкой нижней юбкой, составленной из шести слоев узких полотнищ, обрамленных бесконечным числом кружевных рюшей, верхней юбкой, собранной в буфы и закрепленной узкими лентами из серо-голубого шелка, и лифом в форме сердечка, нависшего над колоколом юбок. Убранные горничной волосы напоминали каскад локонов с вплетенными лентами. Туалет довершали дивное ожерелье и великолепные серьги — подарок Мами. Накидку Амалия решила не надевать, на улице было тепло. Взяв веер и сумочку, она вышла из своей комнаты в холл.

Словно по сигналу за ней вышли из своей комнаты Мами и Хлоя. Лицо Хлои, покрытое, как требовала мода, слоем жемчужной пудры, выглядело бледным. На ней было атласное белое платье с верхней кружевной юбкой, украшенное по лифу и в талии любимыми ею розами нежных тонов. Мами надела светло-серое с перламутровым отливом платье, как и подобало ее возрасту и положению вдовы. Поверх платья она накинула шаль из белого шелка с изящной вышивкой по краю.

— Какая же ты хорошенькая! — не удержалась от комплимента Мами, с удовлетворением разглядывая на шее невестки свой недавний подарок.

Приняв ответные комплименты, мадам Деклуе в сопровождении крестницы и невестки направилась к лестнице на нижнюю галерею, где дожидались их выхода трое джентльменов.

Появление Амалии произвело на мужчин сильное впечатление: Роберт сделал было шаг навстречу, пряча под ресницами предательски засветившееся обожание, но Жюльен был начеку; резко повернувшись, он первым подошел к жене.

— Ravissante! [8]— сказал он, беря руку Амалии и поднося ее к губам. На его лице появилась гордость, а пальцы, державшие ее руку, сжались сильнее, когда он повернулся к кузену: — Ты согласен со мной, Роберт?

— С этим нельзя не согласиться! — ответил тот не задумываясь. Почтительный наклон головы, подобающая случаю улыбка не выражали ничего, кроме вежливого согласия, но в его мимолетном взгляде, украдкой брошенном на Жюльена, Амалия уловила проблеск вызова кузену.

И все-таки двоюродные братья были удивительно похожи, особенно сейчас, в черных костюмах и белых рубашках — обязательной вечерней одежде для джентльменов, — и несомненно являлись самыми красивыми мужчинами на галерее. Но многое их и разнило. Жюльена отличали большая элегантность в одежде, в манере поведения. Его темно-бархатные глаза лучились озорством и каким-то свойственным только ему обаянием, перед которым мало кто мог устоять. Жюльен перевел взгляд с Роберта на Амалию, и напряжение с лица исчезло, сменившись необыкновенной бледностью, словно он воспользовался жемчужной пудрой Хлои. Бронзово-смуглое лицо Роберта оставалось спокойным и непроницаемым, хотя изгиб нижней губы и волевой подбородок свидетельствовали о чувственной натуре.

Джордж, не терпевший никаких проволочек, подошел к Хлое и предложил ей свою руку. Мами шагнула в сторону Роберта, но, увидев, что он о чем-то задумался, шутливо хлопнула веером по кисти его руки, чтобы напомнить о себе. Он повернулся к тетушке с извинениями и комплиментами по поводу ее внешности, а улыбка, вызванная шутливым наказанием, была обезоруживающе естественной. Жюльен положил руку Амалии на свою, и все медленно покинули отель, отправившись пешком к оперному театру, откуда доносились звуки оркестра, настраивавшего инструменты.

Вот уже семнадцать лет любители оперы в Южной Луизиане с неизменным восторгом встречали оперу Джакомо Мейербера «Гугеноты», впервые поставленную в Новом Орлеане в апреле 1839 года. И это несмотря на то, что в зале сидели в основном католики, а на сцене разыгрывалась трагедия преследование протестантов во Франции в семнадцатом веке. Зрителей увлекал не столько сюжет, сколько грандиозность постановки, драматичность зрелища и великолепная музыка. Шиканье в момент поднятия зала, вздохи и ахи по мере развития действия, аплодисменты и крики «браво!» после наиболее удавшихся партий и сцен свидетельствовали о достаточно серьезном и вполне профессиональном отношении зала к спектаклю.

Первый антракт. Пришло время других посмотреть и себя показать, а незамужним девушкам вроде Хлои нужно было еще попытаться завлечь потенциальных женихов в родительские ложи. Количество молодых людей, посетивших ложу той или иной прелестницы, определяло ее популярность и по заслугам оценивалось местным обществом, которое ревностно следило за происходящим. Поэтому для всех стало неожиданностью поведение Хлои, которая направилась из ложи сразу после того, как опустился занавес и служители стали зажигать лампы.

— Ты это куда? — удивилась Мами.

— Я решила прогуляться с Амалией и Жюльеном, если они не возражают.

Мами перевела взгляд с крестницы на невестку и сына, а потом снова на крестницу.

— А ты подумала, дорогая, что скажут люди, если тебя здесь не будет?

— Мне это совершенно безразлично, — пожала круглыми белыми плечиками Хлоя.

— Если ты хочешь пунша, то месье Паркман мог бы…

— Он, я думаю, с удовольствием составит вам компанию, поскольку Роберту, я уверена, нужно кое с кем встретиться.

Роберт, сидевший в глубине ложи, окинул долгим изучающим взглядом Джорджа, который смущенно отвел глаза, и только потом взглянул на девушку.

— Моя милая Хлоя, — сказал он, улыбаясь, — пожалуйста, не решай за меня, куда мне пойти и с кем пообщаться. Мне приятно быть там, где я есть.

— Но мне надо поговорить с Жюльеном! — топнула ногой Хлоя. — Неужели трудно это понять?

— Чуть потише, дорогая, — прошептала Мами. — На нас все смотрят. Не хватало нам только скандала.

— Если хочешь пойти с нами, пойдем, но предупреждаю: никаких сцен, которые ты так любишь устраивать. У меня сегодня не то настроение, — сказал Жюльен, поворачиваясь к двери.

Вряд ли такое приглашение можно было назвать любезным, но Хлоя приняла его с радостью. Когда Жюльен и дамы выбрались наконец в фойе, она уже висела у него на руке и что-то весело щебетала о спектакле, о людях, встречавшихся им, пока не привела всю компанию в укромный уголок у входной двери. Безразличие на лице Жюльена сменилось сарказмом.

— Ладно, — не выдержал он, — можешь считать, что я достаточно смягчился, чтобы выслушать тебя. Итак, что же это за дело, которое ты хотела обсудить со мной?

— Если ты намерен и дальше разговаривать в таком тоне, я могу подождать до лучших времен. — Возмущение переполняло Хлою и требовало выхода.