Кое-что о любви - Элизабет Бойл Страница 26

Глава 7

Ему следовало придумать что-нибудь другое, а не целовать Эммелин. Как это произошло? Она выглядела совершенно подавленной, а в следующее мгновение уже была в его объятиях и смотрела на него невинными голубыми глазами.

Невинными, как же! Её тело прижималось к нему, так что невозможно было оторвать – как кошку, потягивающуюся, мурлыкающую и с нетерпением ожидающую, чтобы её почесали.

В этой девице не было ничего невинного – от запаха духов и до пышной груди, тесно прижавшейся к нему, и бёдер, дерзко упёршихся в его бедра. Он испытал настоящее чувственное опьянение. И вместе с накатывающимся приливом страсти у Алекса в ушах зазвучал голос: «Возьми её… она твоя… смущённая… все происходит естественно…»

Все дурные советы, которые он получил в течение дня, внезапно обрели смысл. Во всяком случае, так сказал себе Алекс, когда приник в поцелуе к её губам и почувствовал их сладость. И в этот момент он понял, что погиб.

Проклятие, у жены не должно быть такого опьяняющего вкуса… как вкус дорогого бренди на языке. И женщина не должна так действовать на мужчину и так вторгаться в его планы.

Но Эммелин была такой, именно такой.

Продолжая её целовать, Алекс притягивал Эммелин все ближе. Одну руку он положил ей на талию, а другой накрыл грудь, пышную и округлую, приподнятую корсетом, и большим пальцем погладил сосок, который затвердел от этого прикосновения, напомнив ему о собственном безумном возбуждении.

– Седжуик, – прошептала Эммелин. Выгнув спину, она откидывалась назад, пока не стало казаться, что её грудь вот-вот высвободится из платья и, как спелый фрукт, окажется прямо у него в руках, а когда Алекс снова погладил сосок, у неё вырвался вздох: – О, Седжуик!

Его имя, слетевшее с губ Эммелин, вызвало у Алекса желание услышать, как она снова и снова будет произносить его до тех пор, пока он, погрузившись глубоко в неё, не принесёт ей облегчения.

Господи, ему следовало вышвырнуть её из своего дома в тот момент, когда он прибыл в Лондон!

Но в Эммелин было что-то такое, что удержало его от подобного поступка, заставило драться на улице, побудило целовать женщину, которую он едва знал, и вызвало желание остановить время и вечно не выпускать её из своих рук.

– Кхе, милорд, – сдержанно кашлянул Генри и постучал в дверцу экипажа. – Мы прибыли.

– Гм, благодарю вас, – выдавил Алекс и отодвинулся от Эммелин.

Он совершенно забыл, где находится, забыл, что он в экипаже, остановившемся перед городским домом лорда Оксли. Взглянув на Эммелин, Алекс увидел, что губы у неё распухли от его поцелуев, а глаза широко раскрыты и полны страсти. Она прерывисто дышала, её грудь высоко поднималась и опускалась, а ещё недавно тщательно уложенные локоны рассыпались по плечам, словно у охмелевшей нимфы. Проклятие, и это все сотворил он? И что это на него нашло?

– Я… я… – пробормотал он. Что, чёрт возьми, может сказать мужчина женщине, которая, как считается, доводится ему женой? Ведь он не должен её целовать.

– Я понимаю, Седжуик, я все понимаю, – сказала Эммелин. Потянувшись к нему, она дотронулась до его щеки затянутой в перчатку изящной рукой и улыбнулась печальной, усталой улыбкой. Затем с элегантностью, достойной леди, она вышла из экипажа и прошествовала в дом лорда Оксли, заставив его удивляться, почему он вообще позволил ей приехать сюда.

Потому что у него не оставалось иного выбора.

Как вскоре обнаружила Эммелин, обеды с провинциальной знатью, баронами и даже с вновь избранными пэрами нисколько не подготовили её к лондонскому званому вечеру.

Городской дом Оксли был образцом благородной утончённости: итальянские мраморные статуи, портьеры из бархата и дамасского шелка, дорогие, с позолотой, украшения. Дом блистал во всём своём великолепии, ослепляя взор и внушая гостям, что он верх совершенства.

«Сейчас я баронесса, принадлежу к этому изысканному обществу. – Эммелин вздохнула. Если она хотела и дальше оставаться леди Седжуик, ей необходимо было вести себя соответствующим образом. – Подними голову, расправь плечи, слегка растяни губы в улыбке», – сказала она себе, отдавая шаль одному из многочисленных слуг, выстроившихся в шеренгу и готовых помочь прибывающим гостям.

Теперь ей оставалось только в течение всего вечера сохранить этот надменный, присущий леди вид, и она одержит победу в сделке с Седжуиком. Да, это было бы очень просто, если бы губы не распухли от егопоцелуев, а тело не горело от его обжигающих прикосновений.

Как она вообще собиралась сохранять какие-либо внешние приличия, если была вынуждена жить под одной крышей с этим великолепным мужчиной ещё две недели! О, сейчас она оказалась в худшем положении, чем тогда, когда её ранили и бросили умирать!

Разумеется, она нисколько в этом не виновата, рассудила Эммелин. Её уверили, что барон – абсолютно предсказуемый человек, исключительно порядочный и весьма скучный. И здесь её обманули. Или, быть может, это сам Седжуик все эти годы водил за нос великосветское общество, морочил семью и слуг, скрывая свою истинную натуру за ширмой долга и чести.

Но разве нельзя было заметить, что его глаза горят необыкновенным лукавым огнём, что у него горячий характер греческого бога и что за всеми его чопорными манерами спрятано страстное сердце любовника, ждущее, чтобы его нашли? Если бы только она не видела его насквозь и не желала так отчаянно.

И словно по мановению волшебной палочки рядом с ней оказался Седжуик, образец благородства, в котором не было и намёка на того страстного мужчину, который чуть не овладел ею в экипаже. Он подал ей руку, тёплую и сильную, и Эммелин оперлась на неё, стараясь не обращать внимания на то, как затрепетало её тело.

Эммелин взглянула снизу вверх на него как раз в тот момент, когда он посмотрел на неё, их взгляды встретились, и она почувствовала, что он верит в неё, поняла, что выиграла, хотя вечер ещё даже не начался.

Ей нужно было только улыбаться и держать при себе собственное мнение – никаких конфликтов, никаких нелепых историй.

Разве это так уж трудно, когда на кон поставлено столь многое?

Всё шло великолепно, пока леди не оставили джентльменов с их портвейном и сигарами и не перешли в гостиную.

Эммелин не разжимала губ и держала данное себе обещание не говорить ничего, что нарушало бы приличия. Однако очень быстро со всем этим случилось то же самое, что с её зароком никогда больше не играть в пикет. Хотя её решимость была неподдельной, Эммелин с треском провалилась.

– Вы не поверите тому, что я услышала о леди Беннет, – сказала хозяйка дома, леди Оксли. – Она бросила мужа и уехала.

– Не может быть! – воскликнули с ужасом леди, хотя на их лицах был написан такой же интерес, как у компании бездомных кошек, сидящих перед лавкой торговца рыбой.

Эммелин прикусила язык. Когда-то она провела неделю у лорда и леди Беннет и доподлинно знала, что лорд Беннет чудовище. Он порол своих слуг за малейшую провинность, а когда больше некого было воспитывать, выплёскивал остатки злобы на свою беззащитную жену.