Синдром Фауста - Джоэль Данн Страница 26

– Не помешаю? – спросила она. – Хочу пописать…

Я прикрыл глаза.

– Нет…

Раздался тоненький, чуть позванивающий писк струйки о фаянс. Когда-то я говорил Абби, что моя мечта – чтобы она потеряла со мной всякий стыд. Что она не только не оскорбит меня, но наоборот – станет от этого еще ближе…

Абби не стала натягивать трусы, а сняла их совсем. Потом, чуть закусив губу и не сводя с меня взгляда, расстегнула и скинула платье.

– Открой воду и набери ванну, – сказала она мне. – Только погорячей.

Я заткнул ванну пробкой и пустил во всю силу струю пыхающей паром воды. Абби сняла лифчик, и груди ее тяжеловато упали на чуть подернутый голубыми прожилками живот.

– Ты не раздеваешься? – спросила она, приблизившись ко мне.

После аварии обоняние у меня обострилось. Я принюхался: Абби пахла чуть увядшими цветами и сахарницей, где слишком долго пролежал сахар.

Не ответив, я стал раздеваться. Абби уселась в ванне. Вода была горячей, и она, вздрогнув, ойкнула и закрыла глаза. Потом, чуть привыкнув к температуре, дотронулась рукой до моего паха.

– Дай-ка мне его! – сказала она. – Вот так…

Я зажмурился: ничего подобного в нашей жизни не происходило. Ощущение от ее прикосновения вдруг приподняло меня, как нахлынувшая волна. Я смотрел в ее потемневшие от совершаемого греха глаза, на изогнувшиеся губы, и от этого ее самопожертвования у меня защекотало в ноздрях.

– Тебе хорошо? – спросила она.

Я медленно кивнул.

– Жаль, что я не могла на это решиться раньше…

– Ты права, – сказал не я, а кто-то другой вместо меня.

Теперь пришла моя очередь. Она привстала, и я услышал то, чего не удостаивался никогда раньше: ее громкий и бесстыдный стон.

– Руди, – сказал она, – я перед тобой виновата. Прости меня, Руди…

Я молчал.

– Нет-нет, не думай, что я хочу, чтобы ты отменил свое решение! Просто это – вроде прозрения. Поверь, оно искреннее…

– Я тебе верю, – кивнул я.

– Так жаль, что этого не произошло раньше. Ведь наша жизнь могла бы сложиться совершенно иначе. Все – чувства, отношения, судьба… Порой я просто ненавижу свою сдержанность! – отрешенно созналась она. – Это не холодность. Результат воспитания, то, что в тебя вбивали с детства.

– Ты прозрела. Лучше поздно, чем никогда, – глупо откликнулся я.

– Нет, – покачала она головой, – всему свой срок. Через время перепрыгнуть нельзя.

Она посмотрела на меня сбоку, словно в ней все еще жила надежда, что я вдруг начну ее разубеждать, и тогда все наладится. Но я не подал вида, что понял ее намек. Да и если бы я решил не уезжать, это что, решило бы обрушившуюся на нас проблему? Страдания Абби были бы еще мучительней и дольше. Мой уход избавит ее от чудовищной участи. Видеть, как на глазах рушится такой привычный, такой ухоженный и, по сути, вымышленный мирок.

– Раньше я винила в наших отношениях Розу: ее капризы, легкомысленность, эгоизм. Ведь для нее театр продолжался и в жизни тоже. Но теперь я пришла к выводу, что еще больше виноваты мы с тобой…

– «Мы»? Ты, конечно, хочешь сказать, что я?

– И ты тоже, – кивнула она грустно. – Ведь ты ни разу меня не остановил. Разве я – не женщина?

– Что ты хочешь этим сказать? – выкатил я на нее глаза.

– Что ты всегда уступал… А мне ведь иногда так хотелось, чтобы ты рассвирепел, а я испуганно отступила…

Я откинулся на бортик ванны.

– Вот уж не знал, что в тебе спит мазохистка.

Она направила на себя струю душа и захлопала губами, как вытащенная на берег рыба.

– Это тайный грех каждой бабы. Вы, мужики, часто этого не понимаете, а мы, женщины, клятвенно уверяем себя, что женский мазохизм – мужская клевета.

Мне стало жаль ее. Я отвел в сторону рожок душа и погладил ее по мокрым волосам. А потом осторожно опустил руку и дотронулся до ее грудей. Они слегка отвисли и казались набухшими книзу.

– Как многого мы не знаем друг о друге, даже если живем рядом десятки лет, – сказал я, описывая пальцем медленные крути вокруг ее сосков.

– Руди, – попросила она. – Возьми меня еще раз. А потом еще, если захочешь…

Голос ее звучал отрывисто и отрешенно. Я прикоснулся языком к кончику ее уха, и она вздрогнула от этой ласки.

– Как хочешь и сколько хочешь, – угас ее шепот.

Я вытер ее полотенцем и повел к кровати. Когда-то ее тело было крепко сбитым и сильным. Теперь же я замечал мелкие погрешности времени и подсчитывал их про себя. «А помнишь, – говорил сам с собой, – вот этой складки сбоку не было! И этой припухлости тоже! Господи, как непривычно смотрится эта синенькая сеточка вен…»

Мне было больно за Абби, но я вдруг с удивлением подумал: а ведь так горячо сочувствую ей не я! Кто-то другой, пусть даже во мне самом. Тот Руди, который навсегда остался в доаварийном времени. Что любил и страдал, что нелюбим, а трахаясь на стороне, терзал себя за измену.

Впрочем, изменяли мы друг другу оба: я – в торопливых поисках доступных утех. Она – в своей замкнутости, в собственном «Я». Ей казалось, – отдайся она без оглядки чувствам, она потеряет свою свободу. В своей гордыне Абби не в состоянии была постичь, что свобода нужна только тогда, когда разделяется кем-то другим…

Мы не спали и почти не говорили. Я гладил ее. Ласкал, как ласкают испуганного ребенка. Но свои страхи она должна была преодолеть сама. Даже если бы я очень хотел помочь ей, все равно не мог бы этого сделать.

Абби снова прижалась ко мне. Что-то необузданное и диковатое было в этом внезапном порыве. Казалось, она хочет окончательно вдавиться в меня.

Стать единым целым со мной. Я не мешал ей. Но и не помогал тоже.

Из ее горла выдавился хриплый стон. Искривленные губы, выламываясь, рождали неразборчивое бульканье звуков. Но разобраться в этом отчаянном, полном ужаса порыве мне было не дано. Что ею двигало? Страх, что это последнее в ее жизни соитие? Немая просьба: не уходи?!

Она заснула, крепко обнимая меня. Ее нога лежала между моих ног, а рука охватила меня сверху. Я тоже задремал. Мне снилось, что мы лежим, крепко обнявшись, но не спим, боясь потерять друг друга даже во сне. Но почему-то оба мы – и я, и она – на тридцать лет моложе.

На мое предложение заехать за ним Руди ответил отказом. По-видимому, из-за Абби. Мое присутствие могло бы усилить и без того взвинчивающую напряженность их отношений. Ведь он оставлял дом навсегда. Он решил вызвать такси.

Мы договорились встретиться в аэропорту. Я не хотел застревать в пробке и в результате приехал на двадцать минут раньше.