Постельный режим - Сара Билстон Страница 26

32

Я помню Элисон с того самого дня, как мама принесла ее из роддома. Мне тогда было два с половиной, но я не забыла, как удивленно таращилась на сморщенную рожицу с мутными глазенками, на уродливые багровые ладошки. Прижимая к себе эту невесть откуда взявшуюся безобразную куклу, мама сказала, что теперь я уже большая и с этого дня буду помогать ухаживать за ребенком («От твоего отца, дорогая, толку мало»). Я поняла, что мое детство закончилось. И была права.

Однажды мой психоаналитик попросил принести какую-нибудь фотографию Элисон. Я выбрала снимок конца 80-х, мы тогда всей семьей отдыхали в Бретани. Мы с Элисон стоим на пляже, обхватив друг друга за талию, в одинаковых красных купальниках с золотыми колечками на бретельках. Малышка Дженни сидит у наших ног и увлеченно играет парой розовых шлепанцев. Мамы в кадре нет, только ее длинная косая тень на песке. И папы нет, он фотографировал. В правом верхнем углу снимка темное пятно — папин палец попал в объектив.

Психоаналитик поинтересовался, почему я выбрала именно эту фотографию. Я объяснила: потому что Элисон в своем купальнике выглядела отпадно, а я — как черт знает кто, и страшно злилась на маму за то, что она заставила нас купить одинаковые. (Ей просто лень было ждать, пока я примерю другой купальник, но она, разумеется, сделала вид, что действует исключительно в воспитательных целях. «Право слово, меня удивляет, что ты так озабочена собственной внешностью. Веками женщин оценивали по их внешнему виду. В наши дни мы должны стремиться к тому, чтобы нас ценили за наш ум, за наши достижения в работе». Прекрасно, ответила я, через пятнадцать лет я и буду к этому стремиться, а сейчас можно мне вон тот красный в белый горошек купальник с юбочкой?)

Собственно, это лишь часть правды. Мне не хотелось тыкать психоаналитика носом — в конце концов, это его работа, мог бы и сам заметить, что Элисон изо всей силы щиплет меня за бок. «Ну же, девочки, — сказал нам папа, — станьте-ка поближе друг к другу, как две хорошие сестрички». Мы с Элисон исподтишка обменялись неприязненными взглядами, но покорно придвинулись. (Папу мы обычно слушались, уж не знаю почему. Может, из жалости?) Рука Элисон ужом обвилась вокруг моей талии, я тоже обняла сестру, и вдруг она как ущипнет меня за бок! Чертовски больно. Ну, я-то в долгу не осталась. Едва фотоаппарат щелкнул, я как следует врезала Элисон. В наказание меня на две недели лишили карманных денег, и мне не хватило ни на полосатый бретонский свитерок, который я давно облюбовала, ни на набор пастельных карандашей всех цветов радуги, в деревянной коробочке. Так что, сами видите, последствия того щипка оказались нешуточными.

Знаменательный снимок красуется на книжной полке, но Том — единственный, кто углядел зловредную выходку Элисон. (Недаром я за него вышла.) Однажды он взял фотографию, долго, мрачнея, изучал и наконец сказал: «Здорово она тебя достала, да? Вот стервоза!» А психоаналитик коротко глянул на снимок и брякнул, какая я хорошенькая в этом ненавистном купальнике. После этого я перестала к нему ходить.

Студенткой, помню, вычитала в одной книжке по феминизму, почему женщины принимают интересы других женщин гораздо ближе к сердцу, чем мужчины — интересы других мужчин. В большинстве стран Запада детей воспитывают матери, объяснял автор, а матерям свойственно ощущать собственное сходство с дочерями и несходство с сыновьями. Вследствие чего мальчики растут, считая себя отличными, обособленными, независимыми, тогда как девочки считают себя похожими, соединенными, подчиненными. Это различие, идущее из детства, окрашивает наши отношения с друзьями, с возлюбленными и членами семьи на протяжении всей жизни.

Моя мама сходства со мной не ощущала. А жаль, откровенно говоря. Мне упорно внушали, что я не такая, как она. «В твои годы, дорогая, я сама задавала тон, а не тащилась на поводу у других. Все девчонки в школе пытались мне подражать. Черт возьми, да они мечтали быть мной! А с тобой что такое?»

Зато Элисон в школе выбрали президентом практически единогласно — небывалый случай со дня основания школы, а в Оксфорде уже через пару семестров ее все знали и узнавали («Вон она идет, та самая!»). Мама, вероятно, была первой в истории человечества родительницей, тайно восхищавшейся тем, что ее дочка курит. Она находила, что Элисон выглядит весьма стильно в черной водолазке, с обесцвеченными лохмами и струйкой дыма от зажатой в кроваво-красных губах сигареты. Как-то раз я своими ушами слышала, как они вели разговор — о чем бы вы думали? — о галлюциногенных грибах! «Главное, моя дорогая, вовремя остановиться, лет до двадцати пяти или прежде, чем решишь завести детей. Тогда ничего страшного, — на полном серьезе говорила мама. — Молодость так скоротечна. Пользуйся ее возможностями. Право, жаль, что я в свое время многое упустила».

Элисон — даром что дочка номер два — резво взяла со старта и вырвалась вперед. В ее «Списке дел, которые каждая современная женщина обязана выполнить до тридцати лет» расставлены уже почти все галочки, а ведь ей только-только исполнилось двадцать шесть.

Пятница, 19.00

Через час придут гости. В эту самую минуту в гостиной священнодействуют официанты, а в будущей детской прилегла вздремнуть Элисон. Она пожаловала час назад, элегантная до невозможности. Даже зло берет. У меня-то после самолета волосы висят сосульками, кожа шелушится, а глаза красные как у кролика. С Элисон такого быть не может. Эта не расстается с изящной сумочкой, набитой косметикой, яркой, точно из сорочьего гнезда: лазурный лосьон-аэрозоль, морозно-розовый тюбик бальзама для губ с ароматом ревеня, радужный флакончик увлажняющего крема «манго и гуава»…

Том пришел с работы пораньше (чудо чудное, диво дивное!), чтобы проследить за приготовлениями к вечеру. Он открыл Элисон дверь и провел в гостиную. Сестрица чмокнула меня в щеку, скинула итальянские туфельки без каблуков, из натуральной кожи, и по-турецки уселась на полу возле моей тахты.

— Как долетела? — поинтересовалась я безразличным тоном.

Элисон искоса глянула на мою кислую физиономию, помолчала и обворожительно улыбнулась:

— Кью, милая, не злись! — Она погладила меня по руке наманикюренными пальчиками. — Я так рада, что приехала! И счастлива, что ты прекрасно выглядишь! Давай будем хорошими девочками и постараемся не ссориться, ладно?

Как это на нее похоже. Обожает быть хорошей девочкой.

— Не пойму, о чем ты? — пожала я плечами. — Я ведь только спросила, как ты долетела.

1:0 в пользу Кью.

Элисон тихонько рассмеялась. Новая манера, приобретенная после замужества с досточтимым Грегори Фаркхаром и превращения в зна-атную да-аму.

— Ах, Кью — все такая же. За что мы ее и любим, — проговорила она таким снисходительным, таким покровительственным тоном, что у меня от злости в носу защипало. — Сестра прилетела к ней с другого конца света, а она все дуется. Ну-ка, погляди, тут кое-какие подарочки, уж они-то прогонят твою хандру. Это от нас с Грегори, а это от мамы. — Она сунула мне в руки две коробки, одна — в плотной оберточной бумаге с ярким рисунком, другая — в мятом коричневом пакете. В первой я обнаружила косметичку от Кейт Спейд, а во второй — пшеничные зародыши и подушку с лавандой. Догадайтесь, что от кого. Приз не вручается.