Предел мечтаний - Карла Кэссиди Страница 26

А ведь его поцелуи казались такими настоящими, кричало в груди ее сердце. Его желание казалось таким неподдельным.

А теперь она сумела заглушить внутреннюю боль и в ней остался только ровный огонь гнева.

Джина ушла из дому на рассвете, решив избавить себя от нового столкновения с братом. За ней зашел Дэнни; Джина договорилась с ним позавтракать вместе, а потом провести день в парке.

Колетта была рада, что девушки сейчас нет рядом. Вопреки всем ее стараниям на глаза наворачивались слезы при мысли о том, что ей больше никогда не увидеть Тэннера Ротмана.

Нелепость, честное слово. Она никогда не хотела, чтобы в ее жизни был мужчина, отказывалась даже обдумывать возможность вступления в брак. Но были минуты, когда рассказы Тэннера о ранчо и жизни в маленьком городке бередили ей душу.

Она отхлебнула кофе и притронулась к животу. Ну да, не будет у нее мужа, который обнимал бы ее по ночам, не будет и провинциального городка, где каждый знает каждого. Но семья у нее будет. Ребенок составит ее семью, и больше никто ей не нужен. Ребенку будет отдана вся ее любовь, все внимание.

Она расплескала кофе, когда услышала звонок в дверь. Отставив чашку в сторону, она собралась с силами, чтобы сказать Тэннеру последние слова прощания.

— Ее нет, — сказала она, не тратя времени на предисловие. — Она просила передать, что любит тебя, но устала спорить с тобой и в Фоксран не вернется.

Он пробормотал себе под нос какое-то ругательство.

— Я сказал, чтобы она собрала вещи и была готова.

— Ты считаешь, что все так просто? Да ты нахал, Тэннер.

Тэннер помрачнел.

— Какая муха тебя укусила?

— Никаких мух.

Колетта отступила на несколько шагов, чтобы до нее не доходил этот волнующий, такой знакомый запах.

— Ей известно, что я хочу, чтобы она ехала домой.

— Ты когда-нибудь научишься понимать, чего хочет она? Ты вырастил ее сильной, независимой, научил верить в себя. Так почему теперь стреноживаешь ее?

— Я дам ей свободу — когда придет время.

— Время уже пришло, Тэннер. Тебе придется ее отпустить.

Глубокая морщина пролегла между бровями Тэннера.

— Ты сама не знаешь, о чем говоришь.

— Нет, знаю, — резко возразила она. — Мне известно, что ты пытался угрожать ей, пытался подкупить. — Она прищурила глаза. — И ты играл на мне как на флейте, чтобы я помогала тебе подчинить ее твоей воле.

Тэннер, сбитый с толку, растерянно взглянул на Колетту.

— Что ты имеешь в виду? Как это я играл на тебе как на флейте?

Колетта почувствовала, как вспыхнули ее щеки.

— Я имею в виду твой флирт со мной, твои милые речи, твои поцелуи. Ведь все это — маневры.

Тэннер долго не отвечал, и Колетта заметила, что на его щеках тоже начинает выступать краска. Это признание вины, сказала она себе. Чувство горечи опять вернулось к ней.

— Колетта... — Тэннер перевел дыхание. — Согласен, в первый день, когда я пригласил вас на ужин, у меня была мысль о том, что ты могла бы стать моей союзницей. Но потом я целовал тебя ради тебя, а не ради Джины.

Он глядел на Колетту так ласково, с такой обезоруживающей нежностью, что она испугалась: неужели ей настолько сильно хочется поверить ему?

— Это ничего не меняет.

Ей необходимо злиться на Тэннера, спрятаться в свой гнев как в кокон, где ее не достанет никакая боль. Пусть он выйдет из себя. Если они станут непримиримыми врагами, возможно, расставание пройдет легче.

— Между прочим, вчера я официально назначила Джину на должность своего помощника и соответственно повысила ей оклад.

На лицо Тэннера легла грозовая туча.

— Какого черта ты это сделала?

— Она заслужила. Показала себя ответственной и достойной доверия сотрудницей. Она сообразительна, трудолюбива. Ты обязан ее отпустить.

Тэннер запустил пальцы в волосы. Он не скрыл бы крайнюю степень своего раздражения, даже если бы захотел.

Колетта почувствовала, что ей необходимо выпроводить его, пока из ее глаз не закапали слезы.

— И мне кажется, ты хочешь увезти Джину с собой из чувства страха.

— Страха? Чушь какая-то.

— Я не считаю, что это чушь. Если Джины не будет рядом, то тебе останется только твоя личная жизнь, а она у тебя не очень-то богатая, если верить той же Джине.

— Да что ты в этом понимаешь? Откуда тебе знать, что значит любить кого-то, заботиться о ком-то? Ты закупорилась в себе, никого в свою жизнь не допускаешь. Ты духовный инвалид, как и твоя мать, ты тоже неспособна любить.

— Это неправда!

— Ты сама говорила мне, что серьезных отношений у тебя не было. Тебе двадцать восемь лет, и ты спряталась в своей работе. Торгуешь детскими вещами, и это помогает тебе проживать чужие жизни. Но твое сердце так и не проснулось.

— Это неправда! — с яростью повторила Колетта. — Если я не нуждаюсь в мужчинах, отсюда еще не следует, что я неспособна любить и что у меня никогда не будет семьи.

Тэннер едко усмехнулся.

— Если ты думаешь создать семью, значит, рано или поздно у тебя появится нужда в мужчине.

— Но не сегодня и не в этом возрасте, — отрезала Колетта. — Кстати говоря, совсем не исключено, что я уже сейчас беременна.

Это заявление, похоже, ошеломило Тэннера.

— Не понял, — пробормотал он. — Как это может быть?

— Месяц назад я прошла курс искусственного оплодотворения.

Ответом ей было тяжелое, вязкое молчание. Она отвела глаза, чтобы не видеть неодобрения во взгляде Тэннера. Ее гнев мгновенно рассеялся, и осталась только боль, наполнявшая сердце.

— Как ты могла? — спросил Тэннер с некоторым недоверием. — Как ты могла сознательно обречь ребенка на детство без отца?

Он взял Колетту за плечи и заставил ее заглянуть в глаза, в которых она прочитала не только осуждение, но и горечь.

— Колетта, ты хорошо знаешь, каково это — расти без отца, а я буду тосковать по отцу до конца моих дней. Как же ты сознательно обрекаешь своего ребенка на такую же пустоту?

— Ему будет достаточно меня, — возразила она и вызывающе вскинула голову. — У моего ребенка будет вся любовь, какой была лишена я.

— Этому ребенку никогда не заполнить пустоты, которые оставила в твоем сердце твоя мать. — Он отпустил ее плечи и отступил. — Мне жаль этого ребенка и жаль тебя.

— Уходи, — потребовала Колетта, и гневные слезы потекли по ее щекам. — От тебя, Тэннер Ротман, мне не нужно ничего, особенно твоей жалости.

— Не беспокойся, я уйду. Мне осталось сказать тебе только одну вещь. Ты не обретешь того, чего тебе не хватает, если не признаешься себе, что тебе нужен близкий человек.