Кирклендские услады - Виктория Холт Страница 26

— Вы наблюдаете жизнь как спектакль, правда, тетя Сара?

Ее лицо снова сморщилось, и она сказала чуть ли не со слезами:

— Вы имеете в виду, что сама я не жила… только наблюдала жизнь других? Ты это имеешь в виду, Клэр?

— Я же Кэтрин, — напомнила я.

— Ах да, Кэтрин, — спохватилась она. — Поверьте, я была счастлива! Вой какая у меня галерея! Галерея вышивок… И после моей смерти эта галерея расскажет людям больше, чем картинная. Я рада, что вышиваю свои панно, а не пишу портреты. В портретах мало что выразишь.

Я обошла комнату, разглядывая сцены из жизни «Кирклендских услад»: вот с охоты несут на носилках погибшего мужа Руфи, вот скорбные родные у его постели, вот умирает Марк. А между всеми этими сценами висели вышивки с изображением дома и смотрящих на него знакомых мне людей.

— По-моему, среди тех, кто смотрит на дом, стоит и Саймон Редверз, — заметила я. Она кивнула:

— Саймон смотрит на дом, потому что надеется когда-нибудь унаследовать «Услады». Если Люк умрет, как умер Габриэль, поместье отойдет Саймону. Так что смотрит не зря.

Пристально глядя на меня, она вынула из кармана маленькую записную книжку и, пока я рассматривала вышивки, несколькими штрихами карандаша сделала с меня набросок.

— Да вы просто талант! — восхитилась я. Тетушка Сара заглянула мне прямо в глаза.

— Как умер Габриэль? — спросила она. Я вздрогнула.

— На расследовании сказали… — начала я.

— Но вы же уверяли, что он не мог покончить с собой.

— Я говорила, что не верю в это.

— Тогда как же он умер?

— Не знаю. Я только чувствую, что он не мог так поступить.

— Я тоже многое чувствую. Обещайте мне рассказать. Мы с вами должны выяснить, как все было. Иначе я не могу вышивать дальше.

Я взглянула на часы, приколотые булавкой к моей блузке. Этим я хотела намекнуть, что мне пора идти.

— Я скоро закончу свою теперешнюю вышивку, и надо приниматься за следующую. Вы должны рассказать мне.

— А что вы вышиваете сейчас?

— Взгляните. — Она подвела меня к окну. Здесь на пяльцах я увидела знакомое изображение дома.

— Но такая сцена у вас уже есть.

— Не такая, — возразила тетя Сара. — Эта другая. Здесь же нет Габриэля. Он больше не смотрит на дом. Здесь только Мэтью, Руфь, Хейгар, я, Люк и Саймон…

Внезапно я почувствовала, что задыхаюсь, задыхаюсь от усилий вникнуть в туманные намеки тети Сары. Вот уж поистине странная старушка — наивность, доходящая до глупости, уживается у нее с какой-то невероятной мудростью.

Хватит с меня этих недоговоренностей! Скорей бы вернуться к себе и лечь.

— Я заблудилась. Скажите, как мне добраться до южного крыла?

— Я покажу.

Словно ребенок, радующийся услужить, она открыла дверь и засеменила рядом со мной по коридору. Я следовала за ней, и, когда она открыла еще одну дверь, мы оказались на балконе, точно таком же, как тот, где произошла трагедия.

— Восточный балкон, — объяснила тетушка Сара. — Я подумала, вам будет интересно взглянуть на него. Теперь это единственный, с которого еще никто не бросался.

Ее губы странно искривились, словно в подобии усмешки.

— Посмотрите вниз, — сказала она. — Посмотрите. Видите, как тут высоко. — Она поежилась, прижалась ко мне, и я почувствовала, как своим маленьким юрким телом она теснит меня к парапету.

На какую-то секунду мне показалось, что она пытается сбросить меня вниз, и я замерла от ужаса. Но она вдруг проговорила:

— Вы ведь не верите, будто он покончил с собой. Не верите!

Я отпрянула от парапета и бросилась к двери. Только очутившись в коридоре, я вздохнула с облегчением. А тетя Сара снова засеменила впереди и вскоре вывела меня в южное крыло. Теперь она опять выглядела старушкой, и мне представилось, что эта перемена произошла, когда мы переходили из восточного крыла в южное.

Тетя Сара настояла на том, что проводит меня до моих комнат, хотя я и заверяла, что теперь найду дорогу сама. Дойдя до моей спальни, я поблагодарила тетушку и сказала, что ее вышивки доставили мне громадное удовольствие.

Она просияла и поднесла палец к губам.

— Мы должны все выяснить, — проговорила она. — Не забудьте. Ведь пора браться за новую картину. — Она заговорщически улыбнулась мне и бесшумно удалилась.

Через несколько дней я все-таки приняла решение.

Я по-прежнему жила в наших с Габриэлем комнатах и чувствовала себя там неспокойно.

Плохо спала, чего раньше со мной не бывало. Едва успев положить голову на подушку, погружалась в сон, но через несколько минут просыпалась, охваченная ужасом. Мне чудилось, будто меня кто-то зовет. Сначала я думала, что меня зовут на самом деле, и вставала посмотреть, кому я понадобилась. Но потом убедилась, что мне это снится. Стоило задремать, и я вновь просыпалась в испуге. Так продолжалось почти до самого утра. И я была настолько измучена, что действительно крепко засыпала.

Кошмар был всегда один и тот же: кто-то звал меня по имени. Иногда мне казалось, что это — голос Габриэля, зовущий: «Кэтрин!» В другой раз голос принадлежал отцу. «Кэтти!» — кричал он. Я сознавала, что мне это только снится, понимала, что во всем виновато потрясение, которое я пережила.

Внешне мне удавалось сохранять спокойствие, но душу мою терзали дурные предчувствия. Я не просто потеряла мужа. Ведь если согласиться с вердиктом, вынесенным при расследовании, что Габриэль действительно наложил на себя руки, то это могло означать только одно — по-настоящему я своего мужа не знала. Если бы Пятница был жив, я чувствовала бы себя лучше. Их единственных — его и Габриэля-я любила и, потеряв сразу обоих, переживала двойную трагедию.

В доме не было никого, с кем бы я могла сойтись поближе. Каждый день я спрашивала себя: «Зачем ты здесь живешь?» И отвечала всегда одно и то же: «А куда мне уйти?»

Как-то золотым солнечным днем я бродила среди развалин аббатства и по привычке звала Пятницу, как вдруг меня испугал явственный звук шагов. Даже днем это место внушало мне страх, а нервы мои были так напряжены, что я не слишком бы удивилась, увидев, как из развалин собора появляется фигура монаха в черной рясе. Но вместо монаха я увидела крепко сложенного мужчину, одетого вполне по-современному, — Саймона Редверза.

— Вижу, вы все еще надеетесь найти свою собаку? — спросил он, подходя ко мне. — А вам не кажется, что, будь пес жив, он бы давно вернулся домой?

— Наверное. Конечно, глупо с моей стороны…

Саймон удивленно посмотрел на меня. Вероятно, не ожидал, что я признаюсь в собственной глупости. Он считал меня весьма самоуверенной особой.

— Странно, — пробормотал он, — что собака исчезла как раз накануне…