Фараон и наложница - Нагиб Махфуз Страница 27

В том, что поведал первый министр, не было ничего такого, чего бы она не знала. Она наблюдала за этой трагедией с первого акта. Царица видела, как фараон ринулся в бездну, стал жертвой неукротимой страсти и, не считаясь ни с кем, бросился в объятия женщины, восхитительную красоту которой превозносили все языки. Отравленная стрела пронзила самоуважение царицы и проникла в самые глубины ее души. Она не дрогнула, но в ее душе вспыхнула ужасная схватка между женщиной с сердцем и царицей с короной на голове. Жизнь показала, что, подобно отцу, она останется непреклонной — корона закалила ее сердце, а гордость задушила любовь. Она с печалью замкнулась в себе, стала пленницей за занавешенными окнами. Так она проиграла битву и вышла из нее со сломанными крыльями, не выпустив из своего лука ни одной стрелы.

Ирония судьбы заключалась в том, что фараон и царица только что поженились, хотя этого краткого времени было достаточно, чтобы обнажить вспыльчивую необузданность правителя и капризные страсти, подстерегавшие его сердце. Не теряя времени, он заполнил гарем множеством юных рабынь и наложниц из Египта, Нубии и северных земель. Нитокрис не обращала на них внимание, ибо ни одна из этих женщин не разлучала ее с ним. Она оставалась царицей, повелительницей сердца мужа до тех пор, пока эта обворожительная женщина не появилась на небосклоне фараона и, словно рок, соблазнила его. Она полностью завладела чувствами и разумом фараона и окончательно отдалила его от жены, гарема и преданных советников. Надежда на время затеяла с царицей обманчивые игры, затем ее охватило отчаяние, отчаяние, облеченное в гордость, и она почувствовала, как в сердце проникает агония смерти.

Наступали мгновения, когда безумие завладевало всем ее существом, в глазах вспыхивал странный огонь. Ей хотелось вскочить, метаться по комнате, отомстить за разбитое сердце, но она тут же с великим презрением твердила себе: «Разве подобает Нитокрис соперничать с женщиной, торгующей своим телом за золото?» В таких случаях ее кровь хладела и печаль застывала в сердце, будто яд в желудке.

Однако сегодня ей доказали, что из-за безответственности фараона страдают не только ее, но и другие сердца. Вот Хнумхотеп поведал ей о своих опасениях и вполне открыто дал понять: «Не подобает завладевать храмовой собственностью для того, чтобы Радопис могла проматывать ее». Более того, цвет сообщества мудрецов верил тому, что он говорил. Не лучше ли ей нарушить молчание? Если промолчать сейчас, то когда же она своей мудростью вылечит фараона от безумия? Ей было досадно, что глухое недовольство достигло незыблемого трона. Она чувствовала, что долг велит ей устранить эти опасения и восстановить хотя бы некоторую видимость порядка. Разве стоит считаться со своей гордостью? Нитокрис переступит через нее. Она решила идти вперед твердым шагом, с помощью богов встать на путь самообладания.

Царица успокоилась после таких размышлений, порожденных мудростью и внутренним убеждением. Растворилось прежнее упрямство, долго и цепко державшее ее в своих руках, и сейчас она бесповоротно решила предстать перед фараоном, проявить силу и искренность.

Нитокрис покинула зал, вернулась в царские покои и провела остаток дня в глубоких раздумьях. Ночью ее тревожный сон то и дело прерывался, она отчаянно желала, чтобы поскорее наступил день, ибо как раз в это время вставал фараон после бурно проведенной ночи. Не испытывая сожаления, она уверенно направилась к покоям фараона.

Неожиданное появление царицы вызвало некоторое замешательство среди стражи. Стражники отдали ей честь.

— Где наш повелитель? — обратилась царица с вопросом к одному из них.

— В своих личных покоях, ваше величество, — почтительно ответил тот.

Она неторопливо направилась к комнате, где фараон проводил время наедине, прошла через большую дверь и обнаружила фараона сидящим посреди комнаты в добрых сорока футах от входа. Комната изобиловала произведениями искусства и роскошью неописуемой красоты. Фараон не ждал ее появления, к тому же они в последний раз встречались несколько дней назад. Он удивленно встал, приветствовал ее с опасливой улыбкой и жестом пригласил сесть.

— Нитокрис, да одарят тебя боги счастьем. Если бы я знал, что ты желаешь видеть меня, я бы сам пришел к тебе, — сказал он.

Царица молча села и подумала про себя: «Разве ему неведомо, что я все время желаю видеть его?» Затем она обратилась к нему:

— Брат, я не хочу беспокоить тебя. Я готова являться к тебе, если так велит мне долг.

Фараон не обратил внимания на ее слова, он сильно расстроился, ибо ее приход и лицо, лишенное всякого выражения, обеспокоили его.

— Нитокрис, мне неловко, — сказал он.

Царицу удивило, что он так говорит. Ей стало немного не по себе, видя его столь довольным и цветущим, словно яркий цветок, и, несмотря на самообладание, она заволновалась.

— Ничто не причиняет мне столько боли, как осознание, что ты испытываешь неловкость.

В этих словах заключался тончайший намек, но он задел фараона и изменил его настроение. Он прикусил губу и ответил:

— Сестра, мужчины подвержены опасным желаниям и могут стать жертвой одного из них.

Подобное признание жестоко задело гордость и чувства царицы, она забыла о необходимости вести себя разумно и искренне сказала:

— Видят боги, мне досадно, фараон, что ты жалуешься на опасные желания.

Эти слова ужалили вспыльчивого фараона. Кровь ударила ему в голову, он вскочил, выражение его лица не предвещало ничего доброго. Царица опасалась, как бы гнев фараона, готовый обрушиться на нее, не подавил чувство негодования, излить которое она явилась сюда. Она пожалела о том, что сказала.

— Брат, это ты вынуждаешь меня говорить подобные слова, — с надеждой молвила она, — но я пришла не ради этого. Нет сомнения в том, что твой гнев удвоится, если я скажу, что пришла обсудить серьезные дела, касающиеся политики царства, на троне которого мы сидим вместе.

Фараон подавил свой гнев и уже спокойнее спросил ее:

— Царица, о чем ты собираешься говорить?

Царица пожалела о том, что тон разговора не создал подходящей атмосферы для цели ее визита, но она не видела иного выхода.

— О храмовой собственности, — ответила она, не долго думая.

Фараон посмотрел на нее злыми глазами.

— Ты сказала — храмовая собственность? — сердито закричал он. — Я называю ее собственностью жрецов.

— Воля твоя, великий правитель. Разные слова не меняют сути вопроса.

— Тебе известно, что я терпеть не могу, когда мне повторяют эти слова?

— Я стараюсь сделать то, что другим не под силу. У меня добрые намерения.

Фараон сердито пожал плечами.

— И что же ты желаешь сказать, моя царица? — спросил он.

— Хнумхотеп просил, чтобы я дала ему аудиенцию, и я это сделала. Я выслушала…

Фараон не позволил ей договорить.